Книга Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Извини, что я тебя сорвал,– виновато сказал ВячеславАнтонович, когда они сели в машину.– Но это действительно важное дело.

Олеся молча взяла его за руку, прижала пальцы к своей щеке,поцеловала.

– Никогда передо мной не извиняйся,– голос ее звучалтихо, но твердо.– Ты знаешь, что делаешь, и не мне судить, правильно этоили нет.

От этих слов в горле у него встал ком, и Ситниковупоказалось, что он вот-вот расплачется. Он крепче сжал ее тонкие пальцы.

– Ты – самое большое сокровище в моей жизни. Так есть, такбудет, и этого не отменят никакие твои мужья. Ты все равно будешь моимсокровищем, а не их. Ты поняла?

– Почему «мужья», почему во множественном числе?– оналукаво улыбнулась.– У меня только один муж. Или ты планируешь для менякого-то еще?

– Человек предполагает, а бог располагает,– отшутилсяВячеслав Антонович.– Все может случиться в этой жизни.

Олеся резко отдернула руку и повернулась к нему. Стоянкавозле казино была залита светом, и даже в неосвещенном салоне машины лицо еебыло видно отчетливо, до малейшей черточки.

– Ты что, серьезно?– напряженно спросила она.

– Ты о чем?

– О том, что у меня может быть еще какой-то муж кроме Гриши.

– Все может случиться,– повторил он.

Ему нравилось поддразнивать ее.

– И ты это допустишь?

– Ну а почему же нет? Любовь, Олесик, штука малоуправляемая.Влюбишься, потеряешь голову, и что нам с Гришей прикажешь делать? На замок тебязакрывать?

– Не смей так говорить. И думать так не смей. Мне не нуженникакой другой муж.

Она должна была сказать еще одну фразу, просто обязана былаее сказать. Она всегда ее говорила, и Ситников приготовился услышать эти слова.Но… В этот раз Олеся промолчала. Она их произнесла мысленно, это было видно послегка сощурившимся глазам, по подрагивающим губам, но вслух она так ничего ине сказала.

Вячеслав Антонович внутренне усмехнулся. Олеся тоже любилаего поддразнивать. Что ж, они друг друга стоят. Старый матерый волк и молодаяострозубая волчица.

* * *

Несмотря на полтора десятка лет, прожитых в безжалостноммире бизнеса, Лев Александрович Аргунов во многом так и остался ученым-физиком,напрочь лишенным фанаберии нуворишей. Загородный дом он построил только потому,что дочь рано или поздно выйдет замуж (так оно и случилось), у него появятсявнуки, и пусть у них у всех будет просторное красивое жилище, окруженное елямии соснами. Самому ему куда больше нравилось жить в городской квартире, в центреМосквы, и он время от времени оставался там ночевать, если освобождался поздно,а на следующий день предстоял ранний подъем и хотелось выспаться.

К охране своего дома он отнесся тоже без фанатизма. Хоть доми большой, но небогатый, в том смысле, что ни антиквариата, ни баснословнойцены картин, ни коллекций, ни драгоценностей в нем не было. Сам по себе дом иучасток под ним стоили очень дорого, но вот красть там было практически нечего.Разумеется, ювелирные украшения у жены и дочери были, и немало, но хранилисьони в банковской ячейке, а сам банк – через дорогу от здания, в которомрасполагался центральный офис фирмы Аргунова. Если было нужно, он простозаходил в банк и брал в ячейке нужный футляр, а на другой день возвращал его наместо. Конечно, какие-то цацки, как он выражался, на каждый день, хранилисьдома, но не той они были цены и не в том количестве, чтобы из-за них устраиватьнападение. Посему Лев Александрович обеспечение безопасности жилища ограничилхорошей сигнализацией и тремя пожилыми жителями близлежащего поселка, несшимивахту посменно, сутки через двое, и двумя кавказскими овчарками, которых самвырастил и выдрессировал. Никаких широкоплечих бойцов в камуфляже, никакихбывших десантников или спецназовцев, все тихо, скромно, по-домашнему.

Едва он вернулся домой, дежуривший сегодня охранникВасиль-Василич высунулся из своей каморки:

– Вечер добрый, Лев Александрович!

– Добрый вечер, Василь-Василич.

– Ждете кого сегодня или уже всё?

– Всё,– машинально ответил Аргунов.

– Так я включаю? Или вы еще с собаками пойдете?

– Включайте. Устал я что-то. Если и выйду с ними, то попозже,а может и не пойду. Если что, я сам отключу сигнализацию, а потом включу, когдавернусь.

– Ну и ладно,– охотно согласился охранник.

Да, подумал Аргунов, ему ладно, ему просто отлично. Сейчаспосмотрит телевизор и ляжет спать. Я вполне могу ночью встать, отключитьсигнализацию и уйти, потом вернуться, все включить, и никто не узнает, что яуходил. Собаки на меня лаять не станут. Черт! Как же все плохо!

Его самообладания хватило на то, чтобы поужинать внизу сженой Жанной, но уже в начале одиннадцатого он сослался на усталость и головнуюболь, выпил по совету супруги таблетку какого-то спазмолитика и поднялся к себев спальню. Вот сейчас все произойдет. Сейчас он откроет шкаф. Или да, или нет.Он в трезвом уме и твердой памяти, он не спит, не пьян, и то, что он сейчасувидит, будет реальностью, которую невозможно опровергнуть.

Грудь болезненно сдавило, в висках застучало. Глубоковдохнув, как перед прыжком в воду, Аргунов подошел к шкафу, повернул ключ взамке и рывком распахнул дверцы. Желтая детская маечка с зайцем на груди выпалапрямо ему в руки. Вот она. Не исчезла, не растворилась вместе с ночнымикошмарами. Она здесь.

Он медленно и аккуратно сложил ее, положил на полку так,чтобы она не выпадала, и запер шкаф. Обессиленно присел на кровать, тупоуставясь в квадратик на рисунке лежащего на полу ковра. Потом потянулся замобильником и набрал номер Ситникова.

Спустя час он появился на первом этаже, в гостиной, гдежена, уютно свернувшись на мягком диване и накрывшись пледом, смотрела что-тоамериканское про полицейских и наркомафию.

– Ты не спишь?– удивилась она.– Я думала, тыдавно уснул. Как голова?

– Почти прошла. Я выйду с собаками, прогуляюсь.

Жанна Викторовна с готовностью приподнялась.

– Хочешь, пойдем вместе? Мне тоже полезно пройтись передсном.

– Нет, милая, не нужно. Сейчас подъедет Слава, у негокакой-то срочный вопрос, мы с ним поговорим, а заодно я и собак выгуляю.

– Зачем же на улице?– она решительно откинула плед ивстала.– Я сейчас накрою стол, хоть чаю попейте. Что ж вы будете на такомхолоде дела обсуждать?

– Левушка, твои собаки и без того целый день на воздухе,носятся по участку, как угорелые. Ну что же это такое: уже почти двенадцать, авы, как пацаны бездомные, свои мальчишеские секретики на улице обсуждаете. Явам мешать не буду. А, Левушка?

Соблазн согласиться был велик, но стоило Аргуновупредставить, что об ЭТОМ он будет говорить вслух здесь, в своем доме, где рядомходит жена, в доме, где жила и через два месяца снова будет жить егоединственная дочь, где скоро начнут ползать, а потом ходить и бегать еговнуки,– и его буквально затошнило. Нет, только не это, нельзя тащитьтакую грязь в дом, где живут твои любимые, твои родные.