Книга Из давних времен Христианской Церкви - Алексей Петрович Лебедев

чувстве благодарности к Творцу, он считал себя счастливейшим отцом и нередко тайком ночью открывал Оригена и целовал его, как «святилище Духа Божия». Известно, что Ориген под влиянием такого воспитания, не достигнув еще 16-летнего возраста, не только укреплял в вере своего отца исповедника, но и сам готов был на мученичество, если бы мать насильственно не удержала его от этого поступка. (Евсевий. Церк. история, VI, 2). Кто был так воспитан в вере христианской, как Ориген (а подобным образом воспитывались многие христиане), для того не могла быть опасна никакая школа: ученик с таким направлением и в языческой школе никогда не мог забыть, что он христианин и что не все преподаваемое в школах для него годно, нужно и полезно. И действительно, исторические примеры показывают, что христианские юноши, утвердившиеся в вере в доме своих родителей, неблазненными ногами проходили курс наук в языческих школах, так что приходилось удивляться не только глубине и широте сведений, какими подобные юноши обогащались в школах, но и тому, как они искусно оберегались от всего, что могло повредить их христианскому совершенству и нравственности. Эту мысль христианский писатель IV века выражает в следующих красноречивых словах: «Здесь можно было дивиться как избранному, более нежели отринутому, так и отринутому более нежели избранному». (Григорий Богослов, там же, стр. 79).

Для таких разумных и разборчивых друзей языческой науки не были опасны и сами Афины – это древнее святилище науки и политеизма. Афины с их языческими школами, языческими профессорами, языческим строем жизни, языческими храмами, языческой литературой и искусством. Глубоко поучительно то, что говорит Григорий Богослов о времени своего продолжительного пребывания вместе с Василием Великим в Афинах с научными целями. Пребывание в Афинах этих благочестивых юношей среди безбожных жителей даже еще более утвердило их в христианских верованиях. «Хотя для других душепагубны Афины (в особенности для язычников), однако не было от них никакого вреда для нас, заградивших сердце. Напротив того, нужно сказать и то, что необыкновенно: живя в Афинах, мы утверждались в вере, потому что узнали обманчивость идолов. И если действительно существует, а не в мифологии только, такая река, которая сладка, когда проходит и через (соленое) море, и если есть такое животное, которое прыгает и в огне всеистребляющем (саламандра?), то мы походили на это (реку и животное) в кругу своих товарищей». (Там же, стр. 76).

Обращаемся к предметам преподавания в языческих школах. Главным и любимейшим предметом науки в школах было изучение словесности или литературы, произведений эпических, лирических, драматических как греческих, так и латинских. Как усердно учителя занимались именно этим предметом, об этом отчасти можно судить по тем ироническим отзывам, какие слышались иногда среди учеников, недовольных слишком продолжительным изучением одного и того же автора, по приказанию учителя. Ученики говорили, что учитель «с одной книгой возится долее, чем сколько греки пробыли под Троей». Иначе относились к изучению литературы язычники и иначе христиане. Юноши язычники или сами читали или выслушивали из уст наставника чтение различных поэтических рассказов о бесконечных «бранях богов, об их междоусобиях, мятежах и множестве бед, которые они и сами терпят и причиняют друг другу, и каждый порознь и все вместе» (Григорий Богослов. Обличительное слово на Юлиана. Творения его, т. 1, стр. 174), и увлекались не только изяществом языка, но и самим мифологическим содержанием поэтических произведений. Читая или слушая поэму об Энее и Дидоне, они не довольствовались наслаждением эстетическим, но и «плакали о Дидоне, умершей и в могилу сошедшей от печали, вследствие любви к Энею». (Августин. Исповедь, книга 1, гл. 13).

И от сожалений при чтении или слушании других поэм, переходили к иного рода чувствам, меньше всего приличным учащимся юношам. Они изучали с истинным удовольствием, что «боги суть путеводители и покровители страстей», и выводили отсюда заключение, что «быть порочным дело похвальное». Они с явным интересом выслушивали или читали о том, как Юпитер принимал все виды для обольщения женщин, превращался в орла по неистовой любви к фригийским отрокам», как «весело пировали боги, смотря на то, как подносят им вино бесчестные любимцы Юпитеровы». Все это им казалось «образами». – (Григорий Богослов, там же, стр. 175).

Рассказы о Юпитере, «громовержце и прелюбодее», с необыкновенной силой «увлекали» языческих юношей. Все подобные места в поэмах даже «с удовольствием заучивались». И тех, кто «с удовольствием» заучивал все это, называли «мальчиками, подающими добрые надежды». (Августин. Исповедь, кн. 1, гл. 16).

А результат получался тот, что юноша разжигал в себе похоть «как бы по указанию бога». (Августин, там же, гл. 16).

«Не так, не так нужно относиться к этим поэтическим повествованиям», твердили себе, наоборот, юноши христианские, изучая в школах те же поэтические творения. (Августин, там же, гл. 13).

Они читали и изучали их с мудрой осторожностью, на одном в произведениях поэтов останавливали свое внимание, от другого же отвращали свои взоры. Они в этих произведениях «не на всем подряд останавливались умом, но когда идет рассказ о делах добрых мужей и их изречениях, то старались возбуждать в себе любовь к ним, соревновать им и как можно старались быть такими же. А когда у тех же поэтов речь шла о людях злого нрава, то юноши давали себе зарок избегать подражания им, как бы затыкали уши, как делал Одиссей, чтобы предохранить себя от песней сирен». Потому что христианские юноши помнили правило: «привычка к словам негодным служит некоторым путем и к делам такого же рода». Они отдавали дань уважения изяществу и красоте языка поэтических произведений, но при этом «не хвалили поэтов, когда они злословили, насмехались, представляли влюбленных и упивающихся или когда они полагали счастье в роскошном столе и сладострастных песнях». Они старались забывать о том, что поэты рассказывали противонравственного о борьбе богов между собой, причем брат оказывался в раздоре с братом, отец с детьми, дети в войне с родителями. В особенности христианские юноши отвращались от того, что поэты рассказывали «о прелюбодеяниях богов, любовных похождениях и явных студодеяниях опять же тех богов и преимущественно главы их – Юпитера», находя, что у поэтов нередко встречались в этом отношении рассказы о таких делах, которые «и о скотах без стыда не стал бы рассказывать иной». (Василий Великий к юношам. Твор. его, т. IV, 348).

Так неодинаково относились языческие и христианские дети к изучению греческой и римской словесности. Первые не только ценили художественную сторону, но и увлекались содержанием, а вторые, ценя изящество формы, с критическим тактом относились к содержанию. Великим