Книга Молодой Ленинград 1981 - Владимир Александрович Приходько

было даже удобнее. И все мячи, более двух десятков, погибли за весну на ржавых гвоздях треклятого забора.

Этот они берегли почти две недели, дрожали над ним, упускали верный гол, но били потише; и вот Витька сорвался. Таких мячей в магазине уже не было, лежали только настоящие футбольные, ниппельные, по восемь рублей, но аванс на заводе, где работали родители, выдавали двадцать пятого, и до этого дня никто не мог рассчитывать хотя бы на полтинник. А через две недели, первого июля, начиналось первенство района.

— Фома! — обернулся вратарь. — У тебя же вроде шарик остался?!

— Не-а, — мотнул тот головой, — мой пятым прокололи.

Тогда Чир, тот самый защитник, которого последним обвел Витька, пошел к одежде, разбросанной кучками за воротами, и позвал остальных:

— Айда, парни, сегодня в шесть по телику футбол. Не поиграли, так поглядим. А Фома жмот известный: и был бы шарик — все одно не дал!

— Нет у него мяча, точно! — вступился Витька за друга.

— А ты, Рыжий, помалкивай! Из-за тебя все!

— Просили его лупить!

— Стукнул бы баночкой, аккурат в ближний угол прошло бы.

— Ну да, прошел бы! — вскинулся Женька, вратарь, только что крывший Витьку вместе со всеми. — Взял бы как миленького!

— А чего вы все на меня?! Остальные продырявили — молчали, а как я — так сразу…

— А ты что выступаешь, Рыжий?! — Чир отбросил брюки и, согнув руки в локтях, стал надвигаться на Витьку, ступая левой ногой и подтягивая правую. — Схлопотать хочешь?! Это можно, это мы с удовольствием.

Он был на год старше Витьки и успел отзаниматься три месяца боксом в «Спартаке», пока его не выгнали после драки в раздевалке.

— Кончай, Чир!

— Ну чего ты!

— Оставь, охота тебе вязаться! — Женька взял его за локоть и оттянул в сторону.

Витька постоял еще немного, но, увидев, что Чир снова поднял одежду, пошел к своей. Оделись быстро, без разговоров и потащились на выход, один за другим протиснулись в узкую дыру, придерживая рукой качающуюся на одном гвозде доску, а за забором растянулись вереницей, петляя тропинкой вдоль речки.

Тропинка выходила к мосту, но передние, не дойдя метров сорока, свернули влево, через свалку к аккуратному пригорку, зеленым чудом торчащему среди нагромождения сплющенных жестяных банок, ржавых проволочных мотков, разноцветных болотец краски, вытекшей из брошенных бачков. Чир с Женькой заняли самые удобные места, привалившись к чахлому топольку, торчавшему наверху; остальные рассыпались по склону. Витька сел в самом низу, рядом с фиолетовой, остро пахнувшей лужей. Фома примостился ровно посередине между ним и остальными. Те двое наверху уже дымили. Они брали себе по целой сигарете, а три пускали по кругу. Фома торопливо сделал пару затяжек и, по привычке не предлагая Витьке, собрался передавать дальше, по тот молча забрал окурок и, брезгливо, лишь кончиками губ касаясь размокшей бумаги, потянул в себя густой, едкий дым.

— Покури, Рыжий, покури! — крикнул Чир. — Авось полегчает!

Витька не отвечал. Он откинулся навзничь и лежал неподвижно; сладко кружилась голова и все: погибший мяч, парни и даже Чир, который — он знал наверняка — не отвяжется до самого вечера, все вдруг стало для него далеким и неважным, как вот эти тихо плывущие на солнце перистые облака.

— Ну, что будем делать?! — спросил Женька.

Промолчали. Женька повысил голос:

— Черти, вы хоть играть-то думаете?!

И опять ни словечка.

Здесь сидели две команды из одного двора — Спутник-1 и Спутник-2. В первую команду входили угловые — десять ребят из углового подъезда и Чир. Остальные составили вторую. На первенство они были заявлены по разным возрастным группам, и в общем, угловые и были постарше, но разделился двор на команды все-таки не по году рождения. Угловые еще до переезда сюда жили вместе, в маленьких двухэтажных домишках, не расставались и теперь, поселившись по двое, по трое на площадке, а то и в одной квартире. Они всегда держались заодно и не брали к себе чужаков. Команда у них и так вышла сильная, хотя, например, Витька играл едва ли не лучше любого из нападающих угловых и по возрасту вполне подходил для старшей группы. Но он переехал слишком поздно, причем зимой и, еще не успев показать себя на поле, поссорился с угловыми. Те делали во дворе что хотели, а остальные крутились рядом, радуясь, если их принимали в игру, и безропотно уходя, когда старшие желали остаться своей компанией. Витьке же не пристало быть на подхвате, слоняться вокруг да около и ждать, пока его позовут. Он примялся сколачивать компанию в противовес угловым, сошелся с Фомой, и вдвоем им удалось перетянуть к себе еще пять человек. Поначалу угловые к ним только присматривались (их в то время больше занимал только что появившийся во дворе Чир), но в одно воскресенье, в ответ на Женькино предложение пойти раскидать снег в «сетке» (спортплощадке в соседнем дворе) Витька заявил, что едет в Кавголово, и за ним потянулся длинный хвост лыжников. Тут-то угловые спохватились и в последний раз, перед тем как их прибрал к рукам Чир, выступили единым фронтом. Дело обошлось даже без стенки на стенку. Просто в ближайший выходной Фома, близнецы и Алик клюнули на приглашение ехать кататься на «джеках» (тогда они были только у старших), а когда вечером Витьку прихватили у гаражей, никого из своих рядом не оказалось.

С Фомой они потом помирились. Того, как оказалось, именно в это время тоже лупили — дома, за порванное пальто, но во дворе уже верховодил Чир. Тот приехал последним, никого не зная, но не прошло и месяца, как во дворе не осталось ни одного, кто решился бы ему перечить. Он был совсем не страшен с виду — не самый высокий, не самый широкий, с круглым, щекастым лицом — и, как выяснилось впоследствии, не самый сильный, не самый ловкий (боксом он начал заниматься гораздо позже), но наглости его хватило бы на десятерых. Он затеял драку в первый же день, едва успев выйти во двор, жестоко отлупив Салмана за безобидное вроде бы словцо, и, раз начав, дрался со всеми по очереди, пока весь двор не признал его верх. Закончив с одним, он намечал себе следующего противника и не отступал до тех пор, пока тот не признавал себя побежденным. Дольше всех продержался Муха, самый сильный и высокий во дворе, на голову выше Чира, но в конце концов сдался и он, хотя Чиру так и не удалось выиграть ни одной стычки. Они дрались ежедневно, а то и по два раза на день, и всякий раз Чир