Книга Олег. Путь к себе - Сабина Янина

Отец Окимий соединил руки, большие пальцы медленно вращались друг вокруг друга. Его серые глаза удивительно пронзительные и спокойные, чуть прищурились и насмешливо смотрели на меня. И эта скрытая где-то в глубине них насмешка раздражала меня, щекотала мою гордость и вызывала досаду. Я выпалил заготовленную заранее фразу и замолчал, раздражённо смотря ему прямо в глаза.

Наступила пауза, которую наконец прервал отец Окимий.

– Да, мы посылали запрос и в обсерваторию, и потом, – он чуть помедлил и закончил, – позднее. Я изучил ваши работы, и с удовольствием обнаружил, что тема вашего исследования пересекается с той работой, над которой мы работаем здесь. Выводы ваши довольно интересны, но, как мне думается, не точны.

– Не точны? Что вы хотите этим сказать? – я вскинул подбородок. – Мои выводы и моё открытие одобрено и запатентовано научным сообществом на всемирном научном конгрессе. Где вы увидели их неточность? И в чем?

Отец Окимий помолчал и ответил:

– Я думаю, что мы с вами все обсудим, когда начнём работать вместе. Как я понял, у вас есть условия, которые мы должны выполнить, чтобы вы приступили к научной работе тут. Я вас правильно понял?

Я смутился, поняв, что сморозил чушь, я же в ссылке и не мне ставить условия. Но решил держать лицо до конца, а вдруг выгорит?

– Ну не то чтобы, условия, – я решил все-таки смягчить тон. – Условия тут, конечно же, ставите вы. Я же простой ссыльный. Однако, мне бы хотелось обратить ваше внимание, что научная работа требует большой самоотдачи и всего человека, всего его внимания. Без отвлечения на мелкие бытовые вопросы, – я взглянул на отца Окимия. Он сидел и чуть кивал мне в ответ. Это подбодрило меня, и я продолжил. – Вы понимаете, что я попал в совершенно иную для меня среду, к которой я, к сожалению, не приспособлен.

Отец Окимий кивнул на мою забинтованную кое-как руку:

– Это, как я понимаю, бытовая травма? – улыбаясь в седую бороду, проговорил он.

– Да, – вскинулся я, – и извините, ничего смешного я в этом не вижу. Вы же прекрасно знаете, какая жизнь в городе и как она отличается от здешней.

Отец Окимий снова покивал:

– Так что же вы собственно хотите? Ссылка – не курорт.

– Я понимаю. Но я думаю, что для научной работы было бы лучше, если бы я не отвлекался на бытовые мелочи, и я, – я вдруг стушевался, но взял себя руки и договорил, – был бы вам признателен, если бы у меня был помощник по хозяйству. А я бы смог полностью посвятить своё время научной работе.

– Ясно, – проговорил Окимий. Он сидел и изучающе смотрел на меня, – значит помощник по хозяйству?

– Да! Если это возможно, то я бы мог заказать себе робота-помощника. Средства у меня есть, вот только доступа к глобальному интернету нет.

– К сожалению, роботы запрещены в монастыре и в прилегающих к нему поселениях. А выделить человека, который помогал бы вам по хозяйству, – он насмешливо развёл руками, – сами понимаете, лето на дворе, каждая пара рук на вес золота. Мы же тут живём тем, что сами вырастим да заготовим. Для научных изысканий у нас и время то сейчас не подходящее.

– Как же? Вы же сами приглашали, не на сезонную же работу, на договор.

– Да. Не на сезонную, не на сезонную, – он задумчиво побарабанил пальцами по столу, – но, знаете ли, с людьми, с которыми заключён договор на конкретную работу, которые имеют доступ к глобальному интернету и могут обеспечить себя всем необходимым, и со ссыльными, прибывшими на постоянное место жительство по решению суда на наше иждивение, отношения не могут быть идентичными, согласитесь.

Я понуро кивнул.

– Ну, хорошо, когда я должен приступить к своим обязанностям? Вы мне покажите обсерваторию и мой кабинет?

– Покажу, покажу, – пробормотал отец Окимий, и связался с секретарём:

– Что, Люсенька, Герасим пришёл?

– Дожидается, отец Окимий!

– Хорошо, пусть войдёт.

В кабинет боком втиснулся и остановился у входа мужчина, тот самый, что на станции с сыном грузил товары в телегу, и пробасил:

– Добрый день, отец Окимий! Звал?

– Здравствуй, Герасим. Звал, звал. Проходи, садись, – отец Окимий кивнул на кресло с другой стороны стола, напротив меня.

– Да, чего уж я тут, – махнул рукой Герасим.

– Ну, хорошо. Скажи, Герасим, как у тебя с делами? На сенокос скоро?

– Ну! А то, как же. Июль же. Трава в самом соку, пора и на покос. Я уж завтра с Митрей собираюсь.

– Это очень хорошо. Надолго?

– Дак, как обычно, недельки на три-четыре, может и поболе выйдет. Как с погодой. Надо на всю зиму подготовить сенца-та, чтоб и нам, да и монастырю пособить.

– Вот и славно. Герасим, вот тебе и ещё руки.

– Какие руки? – Герасим недоверчиво покосился на меня. – Вот этот трухлявый, что ли?

– Герасим! Что ты такое говоришь, побойся Бога! – строго одёрнул его отец Окимий.

– Прости, Отец Окимий, только ослабони меня от энтого! Работы будет невпроворот, а когда за ним следить-то? Они – городские – хуже малых детей! Заморится, да ещё, не приведи Господь, убьётся чем! А на мне ответ. Никакой работы, один погляд за ним!

Отец Окимий пднялся и строго выпрямился.

– Ты, Герасим, никак забыл, что на последней исповеди я тебе сказал, что подумаю об епитимии для тебя? Так вот. Считай, что я налагаю на тебя такую епитимию, – отец Окимий поднял крест, висевший на его груди.

Герасим истово перекрестился и подошёл поцеловать крест и руку настоятеля.

– Покорно слушаю, Отче. Прости, мя грешного! – тяжело вздохнул он.

– Вот и хорошо, вот и славно! Олег Иванов под твоё начало переходит отныне и до особого моего распоряжения. Ступайте с Богом, – он перекрестил нас и опустился в кресло. Открыл компьютер.

– Пошли что ль, Олежка? Завтра поутру в дорогу. Готовиться надо, – сказал Герасим, и, прихрамывая, закосолапил к выходу.

Я растерянно поднялся с кресла.

– Позвольте! Я не понял. Как же так. Я – учёный. Я никогда и не косил, какой от меня там толк?

Отец Окимий строго взглянул на меня.

– Не о чем говорить больше, ссыльный. Исполняй, что велено. Ступай, – и властно махнул рукой.

Глава 10. Раньше смерти не помирай

Фёка ласково смотрела на меня, я хотел что-то сказать, но она нежно провела пальчиком по моим губам. Сердце сладко замерло, я закрыл глаза и потянулся к ней, чтобы обнять, но руки сомкнулись в пустоте.

Я огляделся и ничего не увидел. Я стоял в густом, как кисель, тумане, ничего нельзя было разобрать, только краем глаз угадывались мелькающие тени, которые пропадали, когда я пытался их разглядеть.