Книга Кантата победивших смерть - Пол Дж. Тремблей

Ну да ладно, ты не станешь это слушать, пока не пройдет несколько лет. Несколько лет с моего времени. Так что не стоит разглагольствовать о неделях, днях и времени. Это слишком. Время — тяжелая штука. Оно давит на плечи, его давление невозможно измерить.

Господи, я говорю дурацкими загадками, как бешеный Йода.

Мы опять в пути. Больницу пришлось покинуть. Там пожар. И зомби…

— Натали, они не…

Да знаю я, знаю. Ну хорошо, не зомби. Ты тоже наверно знаешь. Раз ты можешь спокойно слушать эту запись, значит, все это уже осело в учебниках истории. Моя мечта — чтобы тебе ничего не угрожало.

Итак, они не зомби. Мертвые не возвращаются. Глупо даже упоминать, потому как это и так ясно, правда? Никто не возвращается.

Темнеет. И я теряю нить…

Я, конечно, шутила насчет зомби, но лишь отчасти. Больные люди пребывают в бреду, они агрессивны, кусаются, поэтому легче называть их «зомби», чем «лицами, зараженными супервирусом бешенства, утратившими способность принимать осмысленные решения».

Я не острю. Правда-правда. Просто мне так легче говорить, иначе остается кричать и плакать.

Тем не менее я надеюсь, что ты будешь совершать осмысленные поступки. Ничего страшного в глупых поступках, конечно, тоже нет. Ни один человек не поступает в жизни всегда исключительно хорошо, да и не всегда заранее ясно, какой поступок хороший, а какой плохой или где-то посредине, — как это определить? Ну, хотя бы клей не нюхай. Нюхать клей — безусловно плохой поступок. Не разогревай в микроволновке сваренное вкрутую яйцо. Не пей молоко с истекшим сроком хранения. По запаху не определишь, сколько ни нюхай.

Когда я училась в старших классах и гуляла с друзьями, мама говаривала: «Совершай осмысленные поступки, Натали». Она гордилась собой, потому что, в отличие от других мам, не прибегала к фразам типа «не будь дурой», или «веди себя хорошо», или «не садись за руль выпивши», или «береги себя, не вступай в разговоры с незнакомыми мужчинами и не жди, пока зомби нападут на тебя».

Ты слышишь, как тетя Мола цыкает на меня всякий раз, когда я произношу слово «зомби»? Она сидит рядом, на положенном месте, везет меня на машине «Скорой помощи» в другую больницу — надеюсь, там нет пожара. Я не выдумала этот бред.

А потому — поздоровайся с тетей Молой еще раз.

— Ага, значит, мне суждено быть тетей Молой? А меня ты не спросила?

Нет. Скажи «привет», тетя Мола.

— Привет, тетя Мола.

Видишь, какая она хитрая? Всего две минуты назад назвала меня «занудой» — ты не слышала.

— Я не называла тебя…

Еще как называла. Не ври моему ребенку.

Тетя Мола мне не родная сестра, она даже лучше родной сестры, потому как я сама ее выбрала. Мы взаимно выбрали друг друга. Звучит слащаво, но это правда. Лучше ее никого нет, из нее получится прекрасная тетя. Ты сможешь на нее положиться. Прямо сейчас она управляет угнанной машиной «Скорой помощи», рискуя жизнью и водительскими правами…

— Я ее не угоняла.

Еще как угоняла… И сейчас ведет ее — уверенно, я должна сказать! — по пустынной дороге ярости[13], только меньше пыли и больше пригородов. Когда тебе исполнится четырнадцать, я разрешаю тебе посмотреть этот фильм. Ну, или двенадцать, если сможешь его понять.

У меня не было родных братьев и сестер. Я — единственное, отчасти избалованное чадо. До полной избалованности дело не дошло в основном потому, что мне достались невозможные родители. Наверно, так говорить не совсем справедливо, я не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто твои дед и бабка — злые или нехорошие люди, — это неправда. Просто они были холодноваты и нередко отсутствовали, даже когда я сидела с ними в одной комнате. Я понятно объясняю? Иногда они меня любили, остальное время — терпели. Отчасти я сама виновата. Признаться, в подростковом возрасте я была порядочным монстром. На первом курсе университета сбегала из дома три раза. Родителям, когда я родилась, было уже за сорок, может, их отстраненность этим и объясняется. Они старались, как могли, однако подчас просто стараться мало.

Я, возможно, зря трачу драгоценное время, рассказывая все это тебе, но о чем еще говорить? У меня нет целой жизни на подготовку. Ни у кого нет.

Эта запись — выражение печали о тебе и твоем папе, о нас, о всех тех моментах, которым не суждено наступить, о воспоминаниях, которых у нас не будет.

— Натали, перестань так говорить. Нельзя сдаваться…

Извини, тетя Мола, я должна. Должна. И я не сдаюсь.

Тебе это тоже важно знать. Я не сдалась и не собираюсь сдаваться. Ни за что. Мой монолог — как надпись «разбить стекло в случае аварии» на тот случай, если я стану зомби.

Правда, это звучит лучше, чем «в случае, если инфекция проявит себя в полную силу и я умру жуткой, мучительной смертью»?

Извини, что я с тобой так поступаю. Это, пожалуй, эгоистично с моей стороны. Я типичный единственный ребенок, помнишь? Если хочешь, можешь перемотать запись вперед.

Да, ты скорее всего тоже будешь единственным ребенком. Пожалуй, я действительно зануда.

С кем бы тебе ни пришлось жить, ты всегда будешь моим единственным ребенком. Однако я уверена, что тебя не избалуют. Как можно избаловаться, если знаешь, что папа с мамой не выжили? Прости, что он не дожил до твоего рождения. Из него получился бы отличный папашка.

Эй, надо сделать передышку. Мы только что проехали блокпост, через который уже проезжали час назад. Полиция, снова нас увидев, оторопела. Тетя Мола пригрозила, что снесет их загородки, если они нас не пропустят.

Шучу я. Ха-ха. Обычно шутки у меня получаются лучше, и со мной веселее, но сейчас приходится прокладывать курс через зомби-апокалипсис — это я о тебе, Мола.

— Спасибо. Пожалуйста, перестань говорить «зомби».

Зо-о-омби, зо-о-омби, зо-о-омби-эй-эй-эй!

Ты сейчас жутко брыкаешься. Ты всегда так делаешь, когда я пою или хотя бы пытаюсь запеть.

Что еще? Попытаюсь вспомнить что-то такое, чего обо мне не расскажет никто другой. Мой рост — метр семьдесят два — установился еще в пятом классе. Мне было не до смеха. Интересно, какого роста будешь ты — большого, маленького? В обоих случаях — извини, и э-э… какой рост тебе больше нравится? С шестого по девятый класс было еще хуже, чем в пятом, но в это время хуже было всем. В детстве у меня был пес по кличке Пит. Ласковый, слюнявый дурень, здоровенный и мягкий, как пуф. Мой первый трудовой опыт — черпание мороженого на молочной ферме. Я люблю ездить на машине с опущенными стеклами, даже в холод. Терпеть не могу летать самолетом. Чтобы отвлечься, перед взлетом сочиняю имена и истории окружающих пассажиров. Ты удивишься, но я до сих пор помню некоторых случайных попутчиков благодаря тому, что выдумала им длинные истории. Не такие длинные, как в художественных фильмах, но… не знаю… как у нормальных людей? О том, кого они знали и любили, какие хранили секреты. Жаль, что музыка теперь для меня не так важна, как в старших классах и колледже. Я скучаю о том, что меня волновало во время учебы, но не обо всем. Я ужасно танцую, но все равно любила таскать Молу на танцульки по четвергам на втором курсе. Мола неслабо отжигала. Самый памятный — вечер, когда у меня на правой ноге лопнул носок «чак-тейлора» и пальцы вылезли наружу. У кого-то нашелся черный фломастер, и я разрешила всем, кто захочет, рисовать на моих кедах и пальцах ног. Я предпочитаю есть печенье, а не пироги. Пироги мне совсем не нравятся. Жалею, что не научилась как следует рисовать. Каждый вечер перед сном я хотя бы минут двадцать читаю. Если засыпаю с книгой на лице (что часто бывает), то, проснувшись утром, прочитываю две страницы, чтобы выполнить норму. Я не верующая, хотя часто фантазирую, как, став симпатичной старушкой, хожу во всякие церкви, мечети и храмы — просто послушать других людей. Ты поди уже в курсе, что я любила и сама поговорить, и других послушать. Я не верю в духов, но боюсь их или того, что за ними стоит. Скорее я боюсь ошибиться насчет реальности духов. Сначала дом, который мы купили с Полом, страшно мне не понравился. Дорогой, нагоняющий жуть, слишком тихий, я жалела, что не осталась жить в квартире в Провиденсе. Мы оба не умеем работать руками, наши познания в ремонте и содержании дома ограничивались видео в «YouTube». Однажды на выходные осенью мы содрали мерзкие деревянные панели со стен на веранде и своими силами обшили их вагонкой. Я так гордилась собой, после этого дом стал нашим. Я никогда не рассказывала об этом Полу. Теперь об этом знаешь только ты. Ну и Мола еще, раз она подслушивает.