Книга Последний Ковчег - Татьяна Сергеевна Богатырёва

Потом Дугу показалось, что очень долго ничего не происходило, хотя на самом деле, наверное, это оцепенение длилось не более пары секунд. Лот повалил Юлия на пол, Саша закричала, а потом они побежали. Позже Дуг с трудом мог вспомнить этот бег, он помнил только, что все вокруг было белым, размытым и каким-то ненастоящим. Елена потом сказала, что это все было из-за выброса в его кровь адреналина. Что, мол, это так всегда – когда происходит что-то грандиозное (так и сказала – «грандиозное»), то, как назло, потом ничего толком и не вспомнишь в деталях, все сплетается в какой-то яркий ком, и связь между действиями со временем исчезает.

Дуг бежал и тащил за собой Сашу, кто-то кричал, что-то происходило, а он сконцентрировался только на одном – попасть в трюм, домой, и как можно скорее. Все стало похожим на сон: какие-то крики, какие-то люди, давка, сирены Проверок, люди Лота, Старый Том и работники котельной, испуганная мама.

Казалось бы, самое время Ковчегу раскачаться во все стороны и утонуть, а они почему-то не тонули.

Он крепко сжимал Сашину руку, а потом оказалось, что ее уже оттеснила толпа и повсюду были только плечи, спины и лица. Один из Проверочных замахнулся черной резиновой дубинкой, она обрушилась на кого-то слева от Дуга, а уже в следующую секунду Дуга отшвырнуло куда-то вбок, затылок стал мокрым и горячим, и все померкло.

* * *

Дуг спал и видел во сне свой Корабль горящим: горячий металл и обжигающий воздух, жар, страх и липкий горячечный озноб. Корабль во сне скрипел и трещал, расходились металлические бока и швы, и люди падали, падали, падали в черную воду.

Потом на его лицо легли чьи-то ладони, и оказалось, что он лежит на своей старой койке, а прижатые к его пылающим щекам ладони принадлежат Еве.

– Там совсем не было воздуха.

– Где, Дуг? Где не было?

– Там… во сне.

Оказалось, что у него высокая температура и здоровенная шишка на затылке. Когда он принял полулежачее положение и дотронулся до головы кончиками пальцев, голова остро заухала и затрещала, как разваливающиеся оси Корабля в его сне. В глазах заплясали белесые огоньки, и Дуг как можно аккуратнее лег обратно. Хотелось спросить, где все, а еще – что произошло и чем кончилось, но сил не было совсем.

Ева молчала и смотрела на него с такой любовью, как будто одно его существование было для сестры подвигом величайшего масштаба. Он закрыл глаза.

Когда Дуг снова осторожно их открыл, в каюте уже была мама. Она сидела на Евином месте и гладила его по руке. Ева, несмотря на то что уже совсем большая, сидела у мамы на коленях, как в детстве…

Говорить не получалось, думать тоже. Дуг решил, что самым правильным будет снова закрыть глаза.

* * *

В другой каюте, расположенной на десятки метров выше, в чужой кровати спала, свернувшись калачиком, Саша. Сон ее был неспокоен, у нее вообще была забавная привычка (по крайней мере, Дуг всегда находил ее забавной) совершать во сне, лежа на боку, движения, отдаленно напоминающие ходьбу. Во снах Саше то и дело приходилось бежать, и она всегда не успевала оказаться во сне в нужном месте.

Гектор сидел на стуле в противоположном конце каюты и неотрывно следил за ее движениями во сне. Его лицо украшал живописный синяк, успевший за последние часы поменять цвет. Кожа на губе треснула. Он размышлял о том, что скажет Саше, когда она проснется; а проснуться, по его замыслу, она должна была сама, и будить ее не следовало, это же ясно, сон – лучшее лекарство от любых потрясений и болезней. Этим самым – значением для человека крепкого сна – он оправдывал свое молчаливое пребывание в каюте последние несколько часов. Там, за стенкой, Сашин отец ожидал ее пробуждения, не имея возможности ее разбудить. Там же была и Олимпия. И Фиона – из всех троих говорила только она одна.

Гектор отказывался покидать свой пост для того, чтобы поесть, поспать или хотя бы умыться. Ход его внутренних рассуждений о том, что и как ему следует сказать Саше, когда она проснется, прерывался лишь отстраненными мыслями о том, что́ он, по идее, должен в такой ситуации чувствовать.

Когда он готовился к работе в Проверках, ему многократно указывали на то, что у него проблемы с эмоциями: у него их было немного, и он вообще плохо ориентировался в классификации и специфике человеческих чувств. Разницы между тревогой и печалью, к большому раздражению работавшего с ним в паре педагога, не видел, например, совсем.

У себя в каюте под присмотром медсестры, вряд ли, кстати, таким же бдительным и неусыпным, спала Елена. Но с Еленой было все в порядке, а это – самое главное.

Гек закусил губу и тотчас поморщился, потому что задел трещинку, и она тут же дала о себе знать.

Что он скажет Саше, когда она проснется? Привет, ты только не пугайся, сразу замечу, что все будет хорошо (с чего все будет хорошо и как он это может обещать, неизвестно). Капитан мертв, по всему Ковчегу объявлен комендантский час, и никто не понимает, что теперь делать и как быть. Твоя мамаша, которая, кстати, и моя мамаша тоже, родила тебя от Капитана четырнадцать лет назад и спрятала внизу с совершенно незнакомым тебе человеком. Ковчег скоро потонет, потому что Двигатель давно непригоден. Я поднял руку на своего отца, и он до сих пор не сломал мне шею только потому, что лежит в медицинском отсеке под завязку накачанный успокоительным и находится в беспамятстве. Я очень виноват перед тобой за то, что допустил эту запредельно абсурдную ситуацию, знаешь, и с тонущим Ковчегом, и с тем, что не нашел тебя раньше, я же все-таки твой брат.

Гек крутил в голове фразы и целые предложения и так и этак, и как бы он их мысленно ни произносил, получалась совершенно беспомощная белиберда.

За стенкой Фиона собиралась уходить, ей нужно было присоединиться к общему собранию, нужно было сделать хоть что-то. На Корабле два десятилетия живут тысячи людей. Долгое угасание и недееспособность Капитана являлись для всех них тайной, ясно, что тайной это должно оставаться и дальше. Перед тем как заснуть, Елена твердила матери о девочке Еве, о том, что мама обещала – они помогут. Фионе было страшно и ей было некому сказать об этом.

Дверь каюты открылась, Гек поморщился от света – они с Сашей находились в темноте, ее приемный отец с тревогой посмотрел на кровать, потом на Гека. Его лица не было видно, только темный сутулый силуэт, застывший на пороге, но по движениям и позе легко угадывалась тревога (или печаль, Гек ведь не умел отличать). Гек, не вставая, покачал головой, и дверь снова закрылась, но этого хватило для того, чтобы Саша проснулась. Может, она во сне почувствовала, что пришел папа, но так или иначе она заворочалась и открыла глаза.

Гек встал и подошел к кровати. Стоять и тупо нависать над ней было глупо, он сел на край кровати, и получилось еще глупее. Гек снова встал.

Их разговор, сколько бы Гек его ни продумывал, тоже получился совершенно глупым и коротким.

– Капитан мертв?! – волнуясь, спросила Саша.

– Я твой брат! – в таком же волнении откликнулся Гек.