Книга Нордвуд. Сумрачный город - Хелен Тодд

– Ладно…

Разбросанные на столе книги встали на свои места с помощью магии.

– Алан будет или?…

Разговор. Простой разговор двух ранее небезразличных друг другу людей. Сказал бы кто Николасу, что когда-нибудь он будет вот так спокойно вести разговор и осознавать, что нет ничего ценнее взаимопонимания, не поверил бы.

Их ошибки – в прошлом. Жизнь – в настоящем.

И Николас наконец-то отпустил Аннетт. Отпустил, сохранив близкие отношения.

Размышляя об этом, он улыбнулся.

Все было в порядке.

Может, поэтому давно забытое покалывание магии вновь появилось на кончиках пальцев.

Лавка Зодчего давала ему доступ, несмотря на то что надежды на это не было.

Алан Крейг

Бал Полнолуния

Званый вечер для Алана начался около узкой двери магазина. Старенькая лавка, уставленная книгами от пола до потолка, коллекционные фолианты, новенькие томики и привычные запахи полиграфии и пыли. Сонная, полумрачная и в то же время уютная атмосфера обволакивала непривычным чувством защищенности.

Чем дальше Алан шел, тем уже становился проход. Под конец пришлось идти боком, чтобы не задеть выступающие корешки.

– Ваше приглашение!

Из прохода, которым заканчивалась лавка, показалась худощавая рука с неестественно длинными пальцами. Она почти выхватила черный конверт, а затем исчезла.

– Вас уже ждут, мистер Крейг!

Алан дождался, когда эхо скрипучего голоса затихнет, и ступил в темноту.

Как только он сделал первые шаги, вспыхнули факелы. Вместо неизвестности – арочный свод, по бокам которого висели зеркала. В них плясали языки пламени, создавая узоры, напоминавшие ветви дерева. И как только Алан это заметил, те превратились в нити магии.

Они стелились по полу, подбираясь все ближе и ближе.

Алан уверенно смотрел в сгущающийся мрак. В нем не было страха. Лавка Зодчего – место защиты, а значит, все происходящее – проверка.

– Как чувствуешь, так и выходит. Ты единственный, кто принял магию города, не опасаясь ее, и она платит тебе за это доверием.

Голос в голове говорил так тихо, что Алан невольно обернулся, казалось, кто-то шепчет ему на ухо, но нет. Иллюзия.

– Ты выпьешь ее до дна, после чего тонкий хрусталь…

– Аннетт здесь ни при чем, – отозвался Алан, вспомнив предупреждение, услышанное в петле времени.

Когда он впервые перешел границу их с Ани дружбы, голос сказал:

«Тебе не быть с ней. Ты выпьешь ее до дна, после чего тонкий хрусталь рассыплется на тысячи осколков. Это не трещина, это уже невозможно склеить».

– Прошло столько лет, прежде чем ты отпустил сестру… Зато ее хрупкое сердечко не разбилось, а ты не забрал у нее всю магию, чтобы уберечь от источника.

Алан сжал зубы. Джин-Рут многое пережила, и месяцы в Зазеркальном мире не прошли бесследно. Но шрамы – плата за опыт.

– Ты дал ей свободу, землю под ногами и новую жизнь. Посмотри в зеркало, оно покажет тебе, что было бы, прими ты другое решение.

Запястье неприятно защипало, знак предсказания А вспыхнул, а на гладкой поверхности поплыли картины.

Сначала – густой лес возле обрыва. Чуть далее – узкие дома старой постройки. Они, словно сиротки, жались друг к другу в южной части Нордвуда и служили ограждением от заброшенных шахт. Здесь все так же в крохотных квартирках жили бывшие рабочие, а ярко выкрашенные ранее здания стали тусклыми и неприветливо грязными. Время брало свое.

Вдоль улицы бежала Джин-Рут. Она постоянно оглядывалась, часто останавливалась перевести дыхание и все никак не могла воспользоваться магией. Нервничала и, вместо того чтобы собраться, пыталась вызвать кого-нибудь на помощь.

На привычно миловидном личике была пара царапин, а в теплых карих глазах – ненависть. Джин-Рут злилась и выплескивала эту эмоцию слезами, которые крупными каплями катились по щекам.

Секунда, и она вместе с наблюдавшим за видением Аланом оказалась в подземелье. Ее испытание началось с точки невозврата: Джин-Рут не контролировала эмоции, поддалась зависти, гневу, ненависти.

Алан буквально ощущал это и не верил. Отказывался видеть сестру такой: зависимой от помощи, считавшей, что все ей должны, а ведь она знала, что испытания чувствами и собственными страхами проходят все. Только те, кто знает свои слабости и признает их, может управлять магией. Иначе она уничтожит ведьмака, наполнит его до краев и вытеснит жизнь.

Сцены менялись одна за другой. Из-за темноты и ярких вспышек заклинаний Алан так и не смог рассмотреть происходящее, пока не увидел, что именно он оберегал Джин-Рут, а после, в самый важный момент, протянул руку помощи сестре, а не Аннетт.

Как только едкое чувство вины отозвалось болью в сердце, картина преобразилась.

Это вновь был берег Нордвуда. Широкий пляж с разбросанными на нем камнями и стаей воронов, круживших над Джин-Рут. Она стояла одна, нервно повторяла заклинание защиты, пытаясь восстановить брешь в оболочке города, но ее душила жалость к себе. Она тисками сжимала горло, а Джин-Рут попыталась вызвать кого-нибудь на помощь, но, судя по залитым тьмой склерам нескольких проклятых, окруживших ее, никто не успеет.

– Не-на-ви-жу…

Ее крик разлетелся по берегу, а Джин-Рут, переполненная энергией, которая рвалась наружу, чтобы уберечь город, превратилась в черный пепел. Порывистый ветер разнес его по пляжу, а лоскуты, едва касаясь земли, превращались в обрывки магических нитей.

Сила высвободилась, но без ведьмаков она не могла защитить Нордвуд.

– Вот что могло произойти, если бы Джин осталась под надежным крылом, которое должно охранять город, а не ее одну. Силен тот, кто знает свои слабости. Свободен тот, кто может попросить помощи, а не думать, что ее должны оказать.

Алан набрал полную грудь воздуха. Был зол и в то же время рад, что с его сестрой не случилось подобное. Что она хоть и отдалилась, но все еще цела и строит новую, на этот раз свою жизнь.

И все же горечь, осознание того, как тяжело было Джин в Зазеркальном мире, напоминали о себе едким чувством вины.

Задумчиво глядя на свое отражение, Алан заметил, как мерцает и тускнеет огонь в факелах – бал Полнолуния вот-вот закроет свои двери. Надо поспешить.

В конце зала вновь показался узкий коридор. Он был усеян плетущимися по стенам розами, которые то и дело цепляли Алана, из-за чего на табачного цвета ткани растекались золотистые узоры. Теперь они сочетались с круглыми карманными часами, прикрепленными цепочкой к старомодному темно-зеленому жилету. Под ним была неизменная белая рубашка, контрастирующая с коричневыми брюками под тон сюртука.