Книга Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман

Поверите ли, когда я вернулась, мама все еще лежала в постели. Когда я заглянула в ее комнату, она сказала, что отдыхает перед предстоящим балом. Но бал состоится только завтра вечером! Бедняжка мама, ей, наверное, вообще не стоило покидать Англию. Надо постараться не стать похожей на нее, когда доживу до ее лет и выйду замуж, что, как я полагаю, неизбежно. Глядя на отдыхающую маму, я подумала, что она до сих пор была бы хороша собой, если бы не вечно озабоченный и усталый вид. Уж конечно, в молодости она была намного красивее, чем я сейчас. В этом можно не сомневаться. Я, увы, далеко не красавица. Все, что мне остается – развивать в себе иные достоинства, как выражается мисс Гисборн.

Вечером, поднимаясь в свою комнату, я увидела нечто неожиданное. Маленькая графинечка, по своему обыкновению молча, покинула гостиную прежде всех остальных. Выскользнула так бесшумно, что, вероятно, никто, кроме меня, этого не заметил. Она не вернулась, и я решила, что бедная малышка просто устала – неудивительно, учитывая ее возраст. Несомненно, мама решила бы точно так же. Но когда я со свечой в руке поднималась в свою комнату, мне открылось, какова истинная причина ее отсутствия. На лестничной площадке, как мы называем это в Англии, стоит старый шкаф, обе дверцы которого заперты – я это точно знаю, ибо недавно попыталась осторожно подергать за ручки. Так вот, когда свет моей свечи упал в темный угол за шкафом, я увидела юную графиню в объятиях какого-то мужчины. Наверное, то был кто-то из слуг, хотя я и не могу утверждать с уверенностью. Насчет мужчины я способна лишь строить предположения, но насчет того, что с ним была графинечка, нет ни малейших сомнений. Они замерли в полной темноте и, более того, не шелохнулись все то время, пока я поднималась по лестнице и с невозмутимым видом шла по коридору к своим дверям. Наверное, надеялись, что я не разглядела их в сумраке. Бедняжки, как видно, не предполагали, что кто-то пожелает отправиться спать так рано. А может, они, пользуясь выражением миссис Радклиф, потеряли счет времени. Совершенно не представляю, каков истинный возраст юной графини; на вид ей можно дать лет двенадцать, а то и меньше. Разумеется, я буду молчать о случившемся.

6 октября. Весь день размышляю о том, что мы зачастую ведем себя совершенно не так, как того ждут и требуют от нас окружающие. И то и другое равно далеко от путей, к которым призвал нас Господь, путей, которых мы не способны достичь, несмотря на все наши потуги и усилия, как выражается мистер Биггс-Хартли. В каждом из нас, похоже, обитает по меньшей мере три разных человека. А иногда и намного больше.

Честно говоря, вчерашняя прогулка в обществе Эмилии меня разочаровала. Прежде я чувствовала себя обделенной, ибо, имея несчастье родиться девочкой, я весьма ограничена в свободе передвижения; ныне мне кажется, я не так уж много потеряла. Порой человек стремится к чему-то, чего не существует в реальности, и чем ближе он подходит к своей цели, тем она становится призрачнее. Так и я, осуществив свою давнюю мечту, не узнала ничего нового, кроме мерзких запахов, скверных слов и отвратительных грубых людей, от которых нас, женщин, принято ограждать. Пожалуй, я слишком увязла в метафизических рассуждениях, хотя мистер Биггс-Хартли и предостерегает, что это опасно. Жаль, что рядом нет Каролины. Будь она здесь, со мной, все воспринималось бы иначе. Впрочем, излишне говорить о том, что истинное положение вещей осталось бы неизменным. Любопытно, когда ты один, ты порой многого не замечаешь; когда рядом с тобой другой человек, все, что ты прежде игнорировал, внезапно обретает смысл и значение. Разумеется, это все мои фантазии, но бывают моменты, когда, мне кажется, они не так уж далеки от истины.

В этой чужой стране у меня нет ни единого друга. По-моему, то, что я смиряюсь со своим одиночеством и безропотно выполняю свои обязанности, свидетельствует о моей незаурядной внутренней силе. Графиня любезно предоставила в мое распоряжение томик Данте; на одной странице итальянские стихи, на другой – их перевод на английский. По мнению графини, подобное чтение поможет мне овладеть итальянским, в чем я, по правде сказать, отнюдь не уверена. Тем не менее я добросовестно прочла несколько страниц. Читать я обожаю больше всего на свете, но идеи Данте слишком мрачны и ускользают от моего понимания; полагаю, это чтение не слишком подходит для женщин, по крайней мере для англичанок. Его лицо показалось мне чересчур суровым и надменным. Взглянув на его портрет, прекрасную литографию на первой странице книги, я испугалась, что лицо его отныне станет мне мерещиться повсюду. Например, возникать у меня за плечом, когда я смотрю на себя в зеркало. Не удивительно, что Беатриче отвергла его любовь. Мне кажется, Данте был лишен тех достоинств, которые делают мужчину привлекательным в глазах женщин. Разумеется, в разговоре с итальянцами о подобном не стоит и заикаться; для всех итальянцев, включая графиню, Данте – неприкосновенная святыня, такая же, как для нас Шекспир и доктор Джонсон.

Впервые пишу дневник днем. Чувствую, что впала в уныние и, так как это грех (хотя и не самый страшный), пытаюсь развеяться, придумав себе занятие. Что ж, может, я и имею наклонность к таким грехам, как уныние и праздность, зато никогда не опущусь до такой вульгарности, как поцелуи в объятиях лакея. При этом я вовсе не считаю себя бесстрастной и хладнокровной особой, лишенной жизненной энергии. Просто рядом нет никого, кто мог бы возбудить пылкое чувство, а растрачивать его на объект недостойный у меня нет желания. Хотя, конечно, слово «просто» здесь вряд ли уместно. Как я понимаю вселенскую меланхолию, которую испытывает наш сосед, лорд Байрон! Я, хрупкая девушка, сознаю свою общность с великим поэтом, по крайней мере в этом отношении. В подобной мысли есть нечто утешительное, будь я способна утешиться. В любом случае не сомневаюсь – сегодня, до того как сон смежит мои веки, вряд ли произойдет нечто, достойное упоминания в дневнике.

Позднее. Я ошибалась! Сегодня, после ужина, мне пришло в голову спросить у графини, не знакома ли она с лордом Байроном. Полагаю, она предпочитает молчать об этом, в присутствии папы и мамы особенно; да и в те редкие минуты, когда мы с ней остаемся наедине, графиня, из соображений деликатности, вряд ли коснулась бы подобной темы. Но я решила изобразить наивность и задать столь занимающий меня вопрос напрямую.

Боюсь, это получилось у меня довольно неловко. Воспользовавшись тем, что папа с мамой погрузились в один из своих бесконечных споров, я подошла к дивану, на котором сидела графиня, и опустилась на краешек. Она улыбнулась и отпустила очередную любезность; тут я, с огорошившей графиню прямолинейностью, выпалила свой вопрос.

– Да, mia cara,[9] – ответила графиня. – Мы знакомы, но я не могу пригласить его на завтрашний бал. Он слишком увлечен политикой, и многие мои друзья не согласны с его взглядами. Более того, эти взгляды уже повлекли за собой несколько смертей, а далеко не все готовы принимать смерть от руки иностранца, пусть и выдающегося.

Разумеется, прежде я в глубине души лелеяла надежду на то, что свершится чудо и лорд Байрон все-таки появится на балу. Уже не в первый раз графиня выказывает поразительную способность читать мысли окружающих – по крайней мере мои.