Книга Трепет. (не) его девочка - Чарли Маар

Кладу руку на ручку двери. Она скользкая и влажная от дождя, холодная. Я никак не могу решиться и потянуть дверь на себя, все время думаю о словах Рустама Довлатовича.

Ты — мое безумие.

Почему он так сказал? Почему? И тот сон, получается, все-таки не совсем был сном. Я не ошиблась. Что именно из того, что я чувствовала и слышала тогда, было реальностью, кроме этой фразы? Его прикосновения? Его… желания? Он меня хочет? Поэтому отталкивает, как дочь, точнее, как падчерицу? Они из-за меня развелись с мамой? Она знала о его чувствах?

Боже… Она знала. Мама пыталась мне сказать перед смертью "Рустам… не к нему…" Он уже тогда меня хотел?! Когда все это началось?! Это ужасно! Это просто неправильно!

Мое дыхание учащается, я сильнее сжимаю ручку и слышу щелчок. Дверь машины приоткрывается, и мне нужно решать — садиться или нет? К нему. К мужчине, который испытывает чувства, которые испытывать не вправе. К мужчине, который хочет быть для меня тем, кем стать никогда не сможет.

И я не могу. Не могу сесть… Не могу. Поэтому резко отскакиваю от автомобиля и начинаю бежать. Я не вижу, куда именно бегу — стена дождя перед глазами закрывает обзор. Я просто бегу и прокручиваю в голове все наши встречи и разговоры с Рустамом Довлатовичем:

"Почему вы развелись?"

"Мы разлюбили друг друга".

"Было что-то еще?"

"Было, Яна".

Было. Я была. Это из-за меня. Из-за меня все случилось так! А я не замечала и не понимала его чувств. Да я даже представить себе такого не могла и сейчас не представляю, как это возможно. Как он может?!

Я не знаю, сколько бегу и куда. Чувствую лишь, как горячие слезы начинают течь по щекам, но быстро остывают, смешиваясь с холодными каплями дождя. Я теперь совсем не понимаю, как мне жить дальше, к кому обратиться за советом, как разобраться с отцом и вернуть себе встречи с Сашкой? Как вести себя с Рустамом Довлатовичем?!

Я бы бежала еще долго, но меня останавливает резкий рывок назад. Испугавшись, начинаю визжать и брыкаться, но меня не отпускают. Спина прижимается к кому-то большому и сильному. Я понимаю к кому еще до того, как слышу его голос возле уха:

— Тихо, глупая. Успокойся. Я не причиню тебе вреда. Куда ты побежала, дурочка? Решила воспаление легких заработать? Я же сказал тебе идти в машину.

В его дыхании я ощущаю легкий запах алкоголя. Почему-то раньше я его не чувствовала. Наверное, от шока. А сейчас он обжигает мои легкие. Отчим выпил, но все равно приехал сюда за рулем?

— Я не хочу с тобой никуда ехать, — снова начинаю вырываться, но мужчина крепко держит, уткнувшись носом в мою шею. Я реву и визжу изо всех сил, царапую его предплечья ногтями, но никакого эффекта мои действия на него не производят.

— Успокойся, мать твою!

Я просто выдыхаюсь и повисаю на его руках.

— Ты… я все поняла про твои… чувства ко мне. Я… не такая идиотка. Это ужасно… Я не могу принять… Отпусти меня!

— Нам нужно поговорить, Яна, — хрипит Рустам Довлатович. Его ладони скользят по моей талии и крепче сжимают. — И я никуда тебя не отпущу. Пойдем в машину. Нужно доехать до дома и переодеться в сухую одежду, иначе ты простынешь.

— Нет! Нет! Не хочу. Не поеду. О чем ты хочешь поговорить? О том… что… — собираюсь сказать "о том, что хочешь меня?", но просто не могу произнести это вслух. Горло сдавливает и дерет когтями, нос щиплет от непрекращающихся слез.

Но мне и не нужно что-то говорить, потому что он сам все прекрасно понимает.

— Обо всем, Яна. И об этом тоже… А также о твоем отце и… его семье. Я обещаю, что не причиню тебе вреда и боли. Если бы я был способен на это, то давно бы сделал. Я все время пытаюсь защитить тебя, но ты делаешь все, чтобы не позволить мне этого. Я просил тебя не связываться с отцом, принес доказательства того, что его сын тебе не брат, но ты все равно поступила по-своему. И что в итоге? Я пытаюсь прижать твоего папашу-ублюдка, но в это время Зверг мне сообщает, что передумал списывать долги, потому что дочурка должника очень приглянулась его сыночку. А сыночка он любит, и как лишить его шанса хорошенько потрахаться? — эти слова отчим практически рычит.

В его голосе столько гнева и подавленной боли, что я перестаю дышать.

— Я даю тебе деньги, но ты не берешь, ссылаясь на гордость. Я дарю тебе телефон, но ты швыряешь его мне в лицо, а чтобы спасти отца, который не заслуживает ни твоего внимания, ни любви, ни помощи, ты готова лечь под богатого парня? Это, по-твоему, достойнее, да, Ян? Сможешь объяснить мне это дерьмо хоть как-то? — встряхивает он меня и разворачивает лицом к себе, обхватывает мое лицо ладонями и смотрит в глаза. Его собственный взгляд переполнен ревностью, яростью и распадающимся на крупицы контролем. — Я очень… о-чень… стараюсь держать себя в руках, но это трудно, Яна, понимаешь? Помоги мне не сорваться сейчас. Поехали домой. Просто поговорим. Я лишь хочу, чтобы ты перестала истерить и пошла со мной по своей воле. Но так или иначе, я все равно тебя заберу.

* * *

— Ты выпил. Тебе нельзя было за руль. И сейчас нельзя, — я сижу на заднем сидении автомобиля и разглядываю свои ладони. На переднее сесть так и не решилась. Слишком близко от него, слишком много его запаха в салоне и слишком много я знаю теперь о его чувствах. Он сказал, что теряет контроль. Меня пугает это и не дает расслабиться. Я не знаю, чего ждать от него в следующую секунду, не знаю, как он поведет себя, когда мы окажемся дома. Я точно знаю только одно — у него есть какие-то рычаги влияния на отца, и он может помочь мне решить проблему с Сашкой. Поэтому я соглашаюсь поехать с ним, хоть мне это совсем не нравится. К тому же я испытываю потребность объясниться насчет Макисма. Меня бесит, что Рустам Довлатович думает, что я сознательно могла пойти на секс с парнем взамен на его помощь. А все ведь было совсем не так. Мне важно, чтобы он не думал обо мне так плохо, не понимаю только, почему? Плевать должно быть. Должно же?

Мы едем уже минут тридцать. За это время он не произносит ни слова, не поворачивается ко мне, я не ловлю его взгляд в отражении зеркал и оконных стекл. С того момента, как я согласилась поехать к нему домой, Рустам Довлатович не совершает больше попыток прикоснуться ко мне или продолжить разговор. Я сама не понимаю, почему вдруг прерываю напряженное молчание между нами. Может, потому что оно тревожит меня больше чем то, о чем мы собираемся поговорить? Ведь когда он молчит, я понятия не имею, о чем он думает, чего хочет сейчас, куда направляются его мысли и связаны ли они со мной. Пусть лучше озвучивает их. В конце концов, разговор всегда можно перевести в безопасную область, а вот мысли и желания нет.

На мой слабый упрек в том, что сел за руль выпившим, Рустам Довлатович никак не реагиурет. Меня это отчего-то злит и раздражает. Мне он чуть что претензии кидает, а сам поступает как хочет!

— Ты мог попасть в аварию. И сейчас можешь, — напираю на него, положив ладони на сидение и сильно сжав пальцы до противного скрипа кожаной обивки.