Книга ДНК миллиардера. Естественная история богатых - Ричард Коннифф

Богачам не грозит голод, но существует по меньшей мере три причины, которые делают филантропию бессмысленной даже для них. Во-первых, для людей, которые определяют свое место в финансовых терминах, потеря капитала может привести к потере статуса. В 1996 году в своей знаменитой обличительной речи, направленной против товарищей-миллиардеров, Тед Тернер обвинил Forbes, публикующий свои рейтинги богатых, в потакании скупости плутократов. «Этот список губит нашу страну! – жаловался он в интервью The New York Times. – Эти новые супербогачи так прижимисты, потому что боятся потерять часть своего капитала и опуститься на пару строчек ниже в списке. Это их суперкубок». Конечно, Тернер напрасно винил во всем Forbes. Скупость богатых имеет древние корни; на словах богатые люди всегда поддерживали благотворительность, в то время как их умы и сердца были поглощены жаждой преумножения капитала. Так, семья герцога Мальборо, стараясь проявлять милосердие, складывала объедки в жестяные банки, смешивая все от супа до бисквитов «в ужасную кашу». Затем в сопровождении герцогини и ее детей это пожертвование торжественно доставлялось к домам бедняков, что жили неподалеку от дворца Бленем. Когда Консуэла Вандербильт вышла замуж за представителя семейства Мальборо, она привнесла в этот ритуал смелую нотку американского великодушия, разделив разные объедки по разным банкам «к удивлению и восторгу получателей», как она хвасталась впоследствии. Другое аристократическое семейство делилось радостью рождественского праздника, открывая окна своего городского дома и вываливая еду на бедняков, ожидавших на улице. Делясь бараньими отбивными, они, без сомнения, испытывали приятное теплое чувство (особенно сильное, если попадали в цель) и не рисковали своим состоянием.

Но давайте обратимся ко второй причине, по которой пожертвование реального капитала может ужасать. Зачастую скупость – это часть того отношения к жизни, благодаря которому люди вообще становятся богаты. Однажды на благотворительной вечеринке в Палм-Бич я сидел рядом с женщиной, одетой в розовое в черный горошек вечернее платье от Escada. Ее наряд дополняли похожая на спелые фрукты грудь и волосы, закрученные в спираль, как рожок мороженого. Она сказала мне, что водит новый «ягуар», имеет дома в Палм-Бич, Нью-Йорке и Хэмптоне и что ее платье стоит 4 тысячи долларов. Чуть позже, выпив два или три бокала вина, она призналась, что унаследовала бизнес по производству резиновых штампов, созданный ее отцом-иммигрантом. Он был так бережлив, что ставил заплаты из скотча на кресло в своем кабинете, вместо того чтобы заменить его. Он так экономил на отоплении здания, что его дочери, работавшей с ним в офисе, приходилось надевать шляпу и перчатки с отрезанными пальцами (стиль Диккенса, а не Escada). Для него деньги были абстракцией, и ему никогда не приходило в голову тратить их на отопление, не говоря уже о том, чтобы отдавать их другим людям. Все уходило на развитие компании.

Третья причина, по которой благотворительность выглядит бессмысленной, заключается в том, что забота о каждом пенни может оказаться важной для создания династии. Недавно одна брокерская фирма напечатала рекламу, со вкусом изображающую нувориша, который размышляет: «Мои праправнуки будут принадлежать к старой финансовой аристократии. Они еще не родились. Я не знаю, как их назовут. Но, помимо собственной старости, я думаю о будущих поколениях и поэтому так забочусь о своих инвестициях сегодня». Стремление создать династию и стать прародителем великого семейства – совершенно естественно. Обезьяны тоже делают это. Бабушки верветок из семей с высоким статусом заботятся о том, чтобы маленькие Тиффани Вервет и Перси Вервет III имели некоторые преимущества. Когда игра перерастает в драку, мамаша-лидер вмешивается, чтобы обеспечить своему чаду победу. Другие обезьяны учатся относиться к отпрыскам важных семей более внимательно. Таким образом, существует тенденция к наследованию высокого социального статуса. Даже создание специальных фондов для обеспечения гладкого перехода денег от поколения к поколению и защиты главы семьи от адвокатов (в случае развода), налоговиков и других чужаков – это естественное поведение, хотя и недоступное среднестатистической верветке. Отец-основатель не может жить вечно, однако если он много накопит и хорошо все спланирует, то обеспечит комфортные условия для жизни и размножения собственных детей и даже правнуков. Последователи Дарвина называют это родственным отбором. Заботясь о потомках и близких родственниках, богатый человек улучшает собственную генетическую приспособленность, распространяя свои гены и увековечивая свое имя в роду.

Если что-то и кажется на первый взгляд совершенно неестественным, так это помощь незнакомцам за счет собственного потомства.

Так, у Теда Тернера пятеро детей, и он их по-своему любит.

Тернер, вдруг ставший пламенным сторонником ограничения рождаемости, однажды сказал репортеру: «Раз уж они появились, не могу же я их пристрелить».

Кроме того, он обладает самолюбием, которое как раз способствует созданию династии. Но в сентябре 1997 года Тернер ни с того ни с сего заявил, что собирается отдать миллиард долларов, что тогда составляло треть его капитала, незнакомцам. А именно ООН на решение таких вопросов, как ограничение рождаемости и борьба с эпидемиями. Если бы его дети при отрезвляющем свете следующего после получения радостной вести утра занялись математикой, то им пришлось бы решить примерно такой примерчик; отнимите треть состояния семьи, вычтите половину оставшегося на налоги и разделите на пять. Теоретически каждый из них теперь должен унаследовать 200 миллионов долларов, а не 300, как предполагалось еще накануне. Некоторые из них могли бы заглянуть еще дальше в будущее и подсчитать: если у каждого из них будет трое детей, каждый из отпрысков получит менее 70 миллионов долларов. Это, конечно, лучше, чем ничего, но далеко от попадания в список Forbes 400. Таким образом, в худшем случае какой-нибудь не столь далекий потомок Тернера мог закончить свою жизнь, работая в поте лица на наследника врага рода человеческого Руперта Мердока, который не отдал неведомо кому треть своего капитала.

Так зачем такому расчетливому человеку, как Тед Тернер, рисковать? Тернер сам легко согласился, что преследовал отчасти и корыстный интерес. «Я понял, – сказал он, – что чем больше добра я делаю, тем больше денег получаю». В этом нет ничего постыдного и ничего, что могло бы заставить нас усомниться в искренности его веры в поддерживаемое дело. Всякая реалистичная точка зрения, тем более дарвинистская, подразумевает, что любая благотворительность имеет и корыстную сторону. В Лос-Анджелесе, где люди предпочитают не скрывать своих амбиций, бизнесмен по имени Роберт Лорш с радостью признался, что получает назад от 1,01 до 2 долларов за каждый доллар, потраченный им на благотворительность. Он необязательно думает об этом, когда отдает деньги. Просто так получается. Филантропическая деятельность помогает настроить общественное мнение в пользу того, кто жертвует (имя Лорша красуется над входом в местный научный центр), а также позволяет входить в контакт с нужными людьми.

В одном случае пожертвования Лорша на исследования рака позволили ему стать одним из первых инвесторов, вложивших деньги в линию по производству медицинских препаратов. Лорш полагает, что его миллионное вложение уже принесло семикратную прибыль, и рассчитывает на тридцатикратную отдачу, когда компания Cancer Vax выставит на продажу свои акции.