Книга Смертоносная Зима - Роберт Линн Асприн

Молин натянул тогу на плечи и вздрогнул, когда прикосновение ткани открыло рану, которую он не помнил, как получил. Пошарив во тьме, он нашел полоску ткани и вошел в молельню, одетый в сапоги, набедренную повязку и свисающую с правого плеча тогу, по левой руке его струилась кровь. Хокса, к его чести, не пролил ни капли из кубка с подогретым вином с пряностями.

— Мой господин… мой господин, вы ранены.

Молин кивнул, сбросил тогу на тщательно уложенные свитки Хоксы и осмотрел два кровавых подковообразны) следа у себя на руке. Возможно, уличные мальчишки, но скорее всего Гискурас. С помощью здоровой руки и зубов Молин разорвал ткань надвое, вытащил из-за пояса нож и протянул его Хоксе.

— Подержи его над углями. Нет смысла рисковать лучше пусть меня кусает меч, чем ребенок.

Жрец даже не вздрогнул, когда раскаленный нож прикоснулся к коже; и все же, после того как рана была обработана, руки его дрожали, когда он нес кубок с вином до своего рабочего стола.

— А теперь расскажи мне, Хокса, как прошло у тебя это утро?

— Дамы, мой господин Молин… — начал писец, делая движение плечом в сторону двери, за которой хор женских голосов бубнил в споре, слова которого было невозможно разобрать. — Ваш брат, Лован Вигельс, был здесь, искал свою дочь. Жаловался… — Хокса умолк, набрал побольше воздуха и продолжил, правдоподобно подражая гнусавому голосу Вигельса:

— На убогость ранканской власти в Санктуарии, который все еще остается частью империи, хотя вы, похоже, смогли скрыть от властей прибытие кучки бейсибских беглецов со своим плохо охраняемым золотом; империя смогла бы найти этому золоту применение в военных походах, вместо того чтобы его растрачивали пучеглазые варвары и отребье червей.

Хокса снова с шумом вобрал в себя воздух.

— А затем буря вырвала окна из стен. Стекло, которое привезла из Рэнке ваша супруга, разбилось, и, боюсь, госпожа пребывает в сильном гневе…

Молин опустил голову на руки, представив аристократическое, немного пресное лицо Лована.

«Мой брат, — мысленно обратился он к образу из памяти, — мой дорогой слепой брат. На имперском троне сидит убийца, убийца, заставивший тебя бежать в Санктуарий, спасая свою жизнь. Не раздумывая, на одном дыхании ты рассказываешь мне, как низко пала развращенная империя, и тут же коришь меня за то, что я отступился от нее. Выбери что-нибудь одно, дорогой мой брат.

Я говорил тебе о Вашанке. Потребуется много лет, может, даже несколько поколений, пока империя падет, но она уже сейчас мертва, и изменить ее смогут только люди нового Вашанки. Я уже сделал свой выбор».

Жрец уже не раз говорил это брату — как многое другое, и больше повторять не собирался.

— Хокса, — сказал он, выбросив Лована из своих мыслей, — на меня напали на улице; я побывал в детской, где ребёнок убил одного из моих старых друзей; у меня горит рука, а ты говоришь мне о моей жене! Есть что-то достойное внимания в этой проклятой куче пергамента, прежде чем я пойду, поклонюсь в ноги Щупансее и скажу ей, что все снова под контролем?

— Гильдия магов жалуется, что мы ничего не сделали для определения места нахождения тайзского колдуна Рэндала.

— Ничего не сделали! Да я увеличил число наших осведомителей на двадцать человек! И сам хотел бы знать, куда исчез этот маленький хорек! К черту Гильдию магов: подождите, пока Рэндал не вернется сюда, Рэндал с этим справится, Рэндал воевал у Стены Чародеев — он может управлять погодой. Да я сам могу управлять погодой лучше, чем этот сброд бормочущих заклинания идиотов! Гискурас заставляет землю шевелиться. Ему три года, а вспышки его гнева сотрясают камни. Если так будет продолжаться и дальше, мы будем вынуждены пойти к этой стерве-ведьме — передай им это, Хокса, и распиши получше.

— Слушаюсь, мой господин! — Писец зашуршал свитками, уронив половину из них на пол. — Вот счет от мастера по металлу Балюструса за починку дверей храма. Третий отряд коммандос просит карт-бланш против своих врагов; приближенные Джабала просят ордер против обитателей Подветренной и купцов; горожане из квартала ювелиров требуют защиты от шайки Джабала и коммандос; и все требуют усмирить пасынков…

— Какие-нибудь вести от командира пасынков?

— Стратон представил судебное постановление…

— Хокса! — Не двинув головой, Молин поднял глаза от письменного стола.

— Нет, мой господин Молин. От Темпуса вестей нет.

Вражда между жрецом и не совсем смертным марша лом никогда не выражалась словами. Она была обоюдно инстинктивной, но теперь, когда Кадакитис признался что Темпус — истинный отец мечущего гром и молнии Маленького Бога в детской, Молин нуждался в маршале а тот затерялся где-то у Стены Чародеев.

Для Факельщика, однако, непозволительной роскошью было предаваться размышлениям о мириадах разочарований вокруг. Дверь, ведущая в прихожую, распахнулась, пропуская его жену, Розанду, которая выглядела со всем несчастной.

— Я знала, что ты здесь, — прокрался, как вошь, избегая меня…

Жена никогда не была частью представлений Молина о будущем — и уж конечно, не та жена, которую навязал ему Брахис. Не то чтобы жрецы Вашанки должны были хранить безбрачие — у них хватало трудностей и без этих неестественных ограничений. Выражаясь по-простому, среди жрецов Вашанки — жрецов Божественного Насильника — было принято выбирать более легкие связи среди множества азиун, живущих при храме. Ни один прислужник Вашанки добровольно не пахал полей со служительницами Сабеллии (которых на жаргоне звали Наследственными Греховодницами).

— У меня дела в городе, требующие личного моего присутствия, дражайшая супруга, — ответил жрец, не утруждая себя вежливостью. — Я не могу сидеть без дела каждое утро, пока ты копаешься у себя в гардеробе.

— У тебя есть и здесь важные дела. Данлис известила меня, что еще не сделано никаких приготовлений к празднику Середины Зимы, который, напомню тебе, состоится через десять дней. Из Рэнке не прислали и половины того количества гикори, которое я заказала. Священный очаг Сабеллии останется нечистым, и угля, чтобы женщины разнесли его по своим домашним очагам, не хватит. Я всегда знала, что нечего и рассчитывать на то, что удаленный змеей щенок-принц отнесется серьезно к своему положению жреца Саванкалы, но я все же надеялась, что ты, как высокопоставленный иерарх Санктуария, позаботишься о том, чтобы нашим богам был оказан должный почет.

Жрецы Ильса воздвигли свои храмы, почитатели змей — свои, Рашан борется за то, чтобы почитать всех богов…

Молин вертел в пальцах пустой кубок.

— У меня нет бога, любезная супруга, и меня нисколечко не интересует, будет ли кто-нибудь разбрасывать этой зимой ароматный пепел. Ты чувствуешь, как во время бурь дрожит земля?..

— Стекло окна в нашей спальне, которую ты предпочитаешь игнорировать, разбито. Ты должен заставить этого противного коротышку-плотника вставить новое — я и часа не проведу в комнате, где морской воздух будет вредно сказываться на моей коже.