Книга Естественное убийство. Невиновные - Татьяна Соломатина

– Горазд ты брехать, Сеня! – скептически усмехнулся Северный и вытолкал своего болтливого друга на лоджию. – Садись! – толкнул его в кресло, поставил перед ним чашку кофе и открутил крышечку с бутылки виски, всегда стоящей тут же, наготове. Разлил в два стакана. И сказал:

– Теперь медленнее и правдивее.

– Сева, бля буду! – возмутился Соколов. – Вот те крест! – вышла баба с намалёванной на лбу точкой и стала нести ахинею про энергетику, псалмы и даже тут же, с ходу, сказала, что у моей Георгины неправильно сформирован центр ангела-хранителя. – Он хлебнул виски.

– Медленно пей, смакуй! Восемнадцатилетнее односолодовое, а ты его – как дешёвую водку! Никакого вкуса к жизни! Восемнадцатилетнее… Виски длиною в жизнь. Чёрт!

Семён Петрович не обратил на ремарку многоопытного друга никакого внимания и продолжил:

– Я, обувь снимая, ей и говорю, мол, дорогая тётенька, спасите-поможите! Сами же видите, порченый ребёнок! Что только с центром ангела-хранителя понаделано – про другие центры вообще промолчу! – потому как жена, сука такая, в родильном доме кроху родила. Я её так уговаривал дома, а она – ни в какую! А сейчас, падла, беременная! Так ещё одну безвинную душу хочет загубить – собирается рожать в родильном доме. А девка с точкой мне: «Злыми словами вы сбиваете с ритма центр Святых Водителей! Наполнив душу греховными энергиями, вы не сможете напрямую общаться с Создателем!.. Ну да ничего, мы вам карму почистим! Сейчас я проникну к вам в район расположения проекции энергетического зрительного канала и открою вам третий глаз!» И лапы свои, все в этнических браслетах и красных ниточках, реально давай к моей башке тянуть! Я ей: «Стоп, гражданочка! С моим третьим глазом потом разберёмся! Что с женой, дурой неразумной, делать? Как наставить на путь истинный, чтобы родами в лечебно-профилактическом учреждении не покалечила ясновидения, яснослышания и яснонюхания не рождённой ещё души?»

Всеволод Алексеевич молча слушал, рассудив, что Сене надо дать высказаться. Да и рассказывает, скорее всего, если не близко к тексту, то уж точно – к реально происходившему. Врать Сеня не умел. Приукрашивать – сколько угодно. Но не врать.

– «Горю твоему, – отвечает, – можно помочь. У нас тут как раз сегодня сильно групповое занятие выходного дня для семейных пар, одиночек, отмотавших разные сроки гестации, и вообще для всех желающих, вроде вас! Вы, я так понимаю своим яснопониманием, желающий? Так что можете принять участие. Велк-ОМ!». Я её заверяю, что, ясно небо, я желающий, и спрашиваю: «Сколько стоит?» – так она на меня руками замахала, мол, что вы, что вы! Бесплатно! И да не посетит чёрная луна, сделав очередной девятилетний виток, ваш соляр! Аллах акбар! Вон там у нас, что правда, есть такой волшебный ящичек Пандоры, так туда, если вам не жалко, бросьте сколько можете, тем более, как я вижу всеми своими тремя глазами прямо через окно, вы на «Вольво» за семьдесят тысяч евро прикатили. Так что, если не хотите, чтобы ваш стойкий энергообмен стал вялым и нежелающим, киньте кроху малую, и да святится Яхве Твое.

Бесплатно так бесплатно. Десять рубликов я в сундук с прорезью кинул. И отвела меня босоногая тётенька в большую комнату. Там по стенам голуби-иероглифы, облачка, Будды, Иисус Яхвович, распятия, магендовиды, полумесяцы, матерь божья с младенцем и кошкой, молитвы и веды, трещотки и свистульки в ассортименте и схемы каких-то сантехнических трубочек. Я к схемам поближе подошёл, а под ними подписи: «Зрительный канал, обеспечивающий ясновидение. Позиции: “Эпифиз на месте, канал в рабочем состоянии”, “Эпифиз деформирован, канал закрыт”». Ну и всякие плакаты, как в анатомическом зале, но как будто альтернативно-одарённый малыш срисовывал. «Строение сердечной чакры», например. Вот ты знаешь, где у тебя совесть? – хитро глянул Сеня на Всеволода Алексеевича.

– Понятия не имею.

– Ха! Совесть у тебя, Севка, сзади. На уровне примерно пятого или седьмого позвонка грудного отдела. У них там позвонки неясным таким импрессионистическим гребнем…

– Антураж ясен, ближе к делу.

– Ближе так ближе. Сам учил меня ничего из виду не упускать. Никаких мелочей. Растворяться в пространстве, сливаться с ним, быть им. Чтобы в нужный момент память воспроизвела…

Ох как желалось Всеволоду Алексеевичу, чтобы его друг сейчас растворился в пространстве. На кровати по-детски сопела Алёна Дмитриевна – и меньше всего сейчас Северному хотелось проматывать в режиме воспроизведения память Семёна Петровича. Ну да он был фаталистом. Только это иногда и спасало от реализации желания размозжить кому-нибудь голову. Например, другу.

– Ты какой-то чудной сегодня, – Соколов вдруг прервался и внимательно посмотрел на Всеволода Алексеевича. – Что-то произошло?

– Рассказывай, рассказывай, – Северный прикурил.

– Что он тут тебе рассказывает? – раздался хриплый спросонья низкий голос Алёны Дмитриевны, и она собственной персоной ввалилась на лоджию и шлёпнулась на колени к Северному. – Дамам виски наливают или это чисто мужские посиделки? – она потянулась за сигаретой. – Сева, ничего, что я порылась в твоём белье? Надевать мужские рубашки – такая пошлость!

На Соловецкой были трусы и майка Всеволода Алексеевича.

– Ёбаная тётя! – выскочило у Соколова.

– Как ты постарела! – подхватила Алёна Дмитриевна, довольно захихикавши.

– Семён Петрович! Когда вы прекратите сквернословить?! Тебе же уже разъяснили про греховные энергии, а ты опять снова-здорово! Да ещё кому?! Такой красавице, такому чуду природы, как любезная Алёна Дмитриевна! – вздохнул Всеволод Алексеевич.

– Как же я не заметил?!

– Ты с самого порога упивался собой. И никуда не смотрел, разве что Севке в рот. Соколов, ты единственный человек – из тех, кого я знаю, – который может упиваться собой, одновременно глядя в рот предмету обожания. И темно там, в нише…

– Вы что тут? Это самое?.. Не, ну а что я должен сказать? Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты – в трусах и майке, как видение… И выпучил я вмиг шнифты.

– Алёна Дмитриевна явно положительно влияет на ваши способности к рифмовке, друг мой. И – да. Мы тут именно оно, это самое. Алёна, этого великовозрастного оболтуса его жена и мама отпустила к нам переночевать. Увы и ах. И мы не можем его выгнать. Тем более он тут как бы по делу, а не потому, что скрывается от малолетних отпрысков и понуканий «вынеси мусор!» в дебрях нашей просторной чистой квартиры. К тому же отпустила его жена-мама вполне заслуженно – он целый день таскал Георгину на себе, совмещая полезное с полезным. Нагрузки с информацией.

Тут у Соколова и вовсе отвисла челюсть, а не только глаза выкатились, и он даже забыл руку до стакана с виски донести. Так и сидел – с отвисшей челюстью и застывшей протянутой рукой. Его поразило даже не то, что Алёна Дмитриевна сидит на коленях у Северного, да ещё в его трусах и майке. Нет-нет. Не это. Он не раз и не два наблюдал на коленях у Северного разных девиц, кстати – да! – пошло выряженных в его же рубашки. Но неприступный Северный никогда, никогда-никогда, не употреблял при сидящих у него на коленях девицах словосочетания типа: «к нам переночевать», «наша квартира». Алёна Дмитриевна, конечно же, всегда творила с мужиками странное, но не с Северным же! Это уже было за пределами Сениного понимания.