Книга Колдунья моя - Бертрис Смолл

Затем Олдвин перевел взгляд на дочь. Завтра 31 октября, Самайн, день рождения Мэйрин. Ему стало любопытно, где его дочь собирается разводить свой костер: Мэйрин до сих пор отмечала четыре священных праздника древних кельтов. Это было частью ее прошлого, и Мэйрин не собиралась отказываться от него, хотя во всем остальном превратилась в настоящую англосаксонскую девушку. Ни Олдвин, ни Ида не чувствовали себя вправе вмешиваться в жизнь приемной дочери в этом вопросе, однако здесь, в Константинополе, тан Эльфлиа все же недоумевал, как Мэйрин будет воздавать должное старинным традициям. Может быть, она позабыла об этом в суете и волнении?

Но Мэйрин все помнила. Несмотря на то что ее воспитали христианкой, она относилась с глубоким почтением к древней религии своих предков. Праздник Самайн знаменовал собой конец года в календаре друидов и считался самой могущественной и волшебной ночью в году. Полагали, что в ночь Самайна открываются врата между миром людей и миром духов, человек получает возможность встретиться с потусторонними силами. Христиане называли эту ночь кануном Дня Всех Святых. В то мгновение, когда солнце скрывалось за горизонтом, вспыхивали священные костры Самайна, символизирующие бессмертие огня человеческого духа. Считалось, что это время лучше всего подходит для благодарственных молитв.

Среди народа Мэйр Тир Коннелл рождение в праздник Самайна считалось чудесным предзнаменованием. Это означало, что ребенок получил благословение старых богов. «Возможно, это правда», — с тихой улыбкой думал Дагда, глядя, как Мэйрин готовится развести костер. В отличие от Олдвина Этельсберна Дагда ничуть не удивился, когда Мэйрин заявила, что нашла в императорских садах с западной стороны превосходное место для огня Самайна.

Его не удивило и то, что Мэйрин достала из складок туники кожаный мешочек, где лежали три деревянные щепки. Она благоговейно положила их на верхушку тщательно сложенного костерка.

— Дуб? — спросил Дагда, заранее зная ответ. Дуб — священное дерево друидов.

— Из дубравы в Большом лесу. Я не знала, когда вернусь в Англию, и на всякий случай взяла с собой тридцать дубовых щепок. Без дуба костер будет не правильным, Дагда.

Ирландец кивнул. Мэйрин никогда не забывала о мелочах.

— Интересно, — задумчиво проговорила она, — разводили ли когда-нибудь в Константинополе до меня огонь Самайна?

— Говорят, что наш народ явился из тьмы и, преодолев широкие степи к северу отсюда, рассеялся по Европе. Впрочем, я никогда не слыхал о том, чтобы кельты жили в Византии.

— Но теперь кельты в Византии есть, — тихо отозвалась Мэйрин. Взгляд ее был прикован к западному горизонту, куда уже собиралось закатиться усталое от дневного пути солнце в ореоле расплавленного золота и в алой дымке.

Дагда опустился на колени у маленького светильника, который они тоже привезли с собой из Англии. Его задача сложнее. Он должен, не отрывая глаз от солнца, в нужный момент поднести огонь к щепке в руках девочки. Мэйрин ничуть не сомневалась в том, что ему это удастся: Дагда обладал безошибочным чувством времени. Светильник коснулся щепки. Даже не взглянув на нее, Мэйрин знала, что она зажглась. И как только солнце исчезло за кромкой горизонта, она коснулась факелом костра, и языки пламени взметнулись к небу.

В императорских садах в то мгновение не было слышно ни звука. Ни один листочек не шелохнулся на деревьях. Казалось, будто весь мир внезапно погрузился в безмолвие. Застыли даже воды Мраморного моря. Дагда и Мэйрин стояли с закрытыми глазами, беззвучно вознося молитву. Но тут тишина наконец нарушилась: в костре затрещала ветка, охваченная огнем.

Дагда открыл глаза и посмотрел на Мэйрин.

— За всю свою жизнь, — проговорил он, — я никогда не слышу такой тишины, как в те моменты, когда ты зажигаешь костер. Особенно в этот раз. Это — напоминание о времени, когда ты появилась на свет.

Девочка улыбнулась ему.

— Я никогда не понимала этого до конца, Дагда, но в этих кострах есть что-то особое… — сказала она и, пожав плечами, умолкла. — Не могу этого объяснить, — добавила она.

— Это у тебя в крови, — отозвался Дагда. — Не так уж много времени минуло с тех времен, когда кельты поклонялись Матери и Отцу и всем их детям. Мы до сих пор помним, что бы там ни говорили христиане, — в деревьях и воде, в животных и всех живых существах обитают духи. Христос не запрещал нам верить в этих духов, но те, кто правит этой церковью, ревниво требуют от людей полного повиновения. И нам, госпожа моя, лучше всего делать вид, что мы согласны с ними, но продолжать поступать по-своему.

Небо быстро темнело. На синем бархатном покрывале, прямо у них над головой, загорелась одна-единственная яркая и холодная звезда. Мэйрин смотрела на оранжевое пламя костра Самайна, и мысли ее легко струились следом за чарующими извивами огня. Она сделала глубокий вдох и, выдохнув, почувствовала, будто начинает медленно подниматься вверх, покидая тело. Еще мгновение — и она свободно поплывет над землей, как бывало всегда в эту чудесную ночь.

На нее нахлынули воспоминания о том, как это произошло с ней в первый раз. Она только недавно научилась ходить; отец ее очень гордился тем, что его дитя унаследовало древний дар — волшебную силу, которая крепла в ней с помощью Дагды и старой Кателлы; силу, которая позволяла ей отличать в словах людей истину от лжи. Эта сила одарила ее способностью исцелять больных, а иногда позволяла заглянуть в тайны, скрытые от прочих смертных. Этой части своего дара Мэйрин боялась, потому что после того, как она уехала из Бретани, учить ее стало некому, а познания Дагды ограниченны. Но она мудро держала эти страхи при себе: хотя она пользовалась своим даром только в добрых целях, многие люди стали бы сторониться ее, узнав секреты. Они назвали бы ее колдуньей, ведьмой…

В ту секунду, когда сладостно воспаривший дух уже готов был обрести свободу от бренного тела, ее внезапно вернул на землю чей-то резкий окрик:

— Именем императора!

Мэйрин открыла глаза и испуганно огляделась по сторонам. В укромном уголке появился отряд варяжских гвардейцев. Она гневно воскликнула:

— Как вы смеете вторгаться сюда!

— Нет, девчонка, это ты сюда вторглась! Это — императорские сады, и ты — нарушительница! — раздалось в ответ. — Назови себя! Думаю, ты не имеешь никакого права находиться на этой территории.

Но прежде чем Мэйрин успела ответить, из теней выступил какой-то человек и произнес:

— Это леди Мэйрин, капитан. Дочь английского посланника. Удивительно, что вы не узнали по этим огненным волосам, о которых столько говорят в городе. Ей дозволено находиться здесь. Можете идти.

— Прошу прощения, госпожа, — извинился капитан варяжских гвардейцев. — Я всего лишь исполнял свой долг.

Он поспешно отдал честь, повернулся и двинулся прочь со своим отрядом.

Мэйрин обернулась, чтобы взглянуть на человека, пришедшего ей на помощь. Она заметила, что Дагда куда-то исчез, но знала — он поблизости.