Книга Барышня с дипломом - Анатолий Галкин

И местом этих заверений был ресторан «Таганка». Здесь собирались директора маленьких заводиков, автобаз, спортклубов, рынков… Некоторые отделывались тостами. Большинство вносило свой материальный вклад в выборную кассу.

Обычно прием Гурков начинал в восемь вечера, а завершалось все ближе к полуночи.

Жучки, которые установил Ким, были не какое-нибудь допотопное барахло. Это чудо техники привез из Москвы Лощинин, а ему их передали спецы высшей категории. Во всяком случае приемник, находящийся в машине Льва Львовича четко ловил сигнал со ста метров от «Таганки». Ловил и записывал отдельно с каждого из трех микрофонов.

И Лощинин, и Жук понимали, что им придется побывать в этом ресторане. Но ходить туда каждый день подозрительно. В первый день они решили припарковаться в тихом месте, посидеть в машине и вникнуть в обстановку.

Техника работала изумительно, но в первый час, пока гости Гуркова были трезвые, нечего было и ожидать, что они проговорятся о чем-то важном. Поэтому Жук слушал в половину уха, а сам говорил о вещах глобальных, о мировых вопросах, на которые нет ответов.

– Я, Лев Львович, до сих пор тебя учителем считаю. И как студент хочу спросить и получить ясный ответ.

– Спрашивай, Юра!

– Вот мы сейчас прослушиваем частную жизнь гражданина Гуркова. Скажи, это законно?

– Нет, Юра, Без санкции суда мы не можем вторгаться в его личную жизнь.

– Но то, что мы делаем, это справедливо?

– Бесспорно! Гурков бандит и готовит разные пакости.

– Теперь, учитель, второй вопрос. Если наш олигарх бросает сотни миллионов на заморский футбол – это законно?

– Вероятно, да.

– А справедливо?

– Нет.

– Вот! В этом, учитель, и есть трагедия жизни. Как жить, если то, что справедливо – незаконно, а то что законно – несправедливо. Как жить?

– Но ведь живем же, Юра. Так даже интересней. И это не только мы такие. Никто в мире не живет по законам и по правилам… Вот ты, Жук, слышал о понятии «итальянская забастовка».

– Что-то слышал, но не помню.

– Это, Юра, когда сотрудники начинают работать четко по законам и инструкциям. Через день производство останавливается, а к сотрудникам никаких претензий.

Лощинин опять почувствовал себя преподавателем. Он говорил негромко, но таким особым голосом, когда каждое слово должно долетать до последних рядов аудитории.

Очевидно, Лев Львович собрался произнести целую лекцию о постоянном несовершенстве мира. В любой тирании есть приятные для народа моменты, а в любой демократии куча подлостей и аморалок. Никому еще не удалось совместить в одном месте только хорошее.

Лощинин хотел все это сказать, но Жук, у которого были наушники, вдруг поднял ладонь и усилил звук.

В основном княжеском зале сам Андрей Гурков взялся говорить тост. Даже не тост, который «Будем здоровы», а некую программную речь политика, бесспорного лидера мэрской гонки.

Лощинин сразу отметил, что над претендентом хорошо поработали пиарщики разных уровней… Ни одного околоблатного слова, никакой непонятной народу научной гайдаровщины. Легкие вкрапления народного юмора и масса невнятных обещаний. Он говорил примерно так: «Надо сделать так, чтоб у нас не было несчастных семей. Все должны любить друг друга. Крестьяне должны с радостью трудиться на своей земле. А рабочие будут получать за свой труд достойно. Студенты обязаны не только учиться, но и веселиться…». Гурков последовательно перечислял все слои населения и все болевые точки города. Получалось, что при нем солнце станет ярче, а вода мокрее.

Из всей этой галиматьи Лощинин выловил лишь одну непонятную фразу: «Дорога обогатит всех нас».

– Послушай, Жук, о какой дороге он говорит? В Правдинске даже железки толком нет. Узкоколейка какая-то.

– Я что-то тоже не понял насчет дороги… хотя три года назад бродил по городу один грандиозный слух.

Жук пытался вспомнить детали той шумной истории, но она так быстро пронеслась, что остались в памяти лишь общие контуры…

Государству в тот момент требовались мощные проекты вселенского масштаба. Для доказательства, что мы великая страна, для укрепления духа нации.

Первая великая стройка – газопровод по дну моря.

Вторую выбирали из нескольких вариантов. Один из них – прямая как стрела дорога из Питера в Сочи. Прямая, но с маленьким ответвлением на Москву… Так вот путь этой автострады без вариантов пересекал Правдинск… Однако, побазарили об этом и затихли. Через месяц этот дорожный проект начали называть прожектом, а через два – вообще забыли.

– Странно мне, Лощинин. Вдруг Гурков узнал то, что никто еще не знает… Кстати, Лев Львович, а ты Игоря Докторова в лицо знаешь?

– Нет, не приходилось встречаться.

– Посмотри, вот он прямо на нас идет.

– Куда это он?

– Понятно, что в «Таганку». К Гуркову на ковер.

Лощинин понимал, что слушать тосты во славу будущего мэра – бессмысленно. Надо подогреть ситуацию. Спровоцировать откровенный разговор.

На коленках и левой рукой лев Львович написал на листочке десяток фраз и вложил в конверт с надписью: «А Гуркову. Лично в руки».

Во времена Остапа Бендера для этой цели можно было за рубль нанять беспризорника. А потом еще спеть с ним дуэтом и станцевать чечетку.

Но уютный Правдинск в этом смысле был городом передовым – беспризорников в своем составе не имел… Лощинину пришлось с помощью бесформенной бейсболки, темных очков и поднятого воротника максимально изменить свою внешность. Он еще подошел к «Таганке» сутулясь и прихрамывая.

Привратник взял конверт и понес Гуркову, а Лощинин через сквер побежал к машине, уже не сутулясь и не хромая. Надо было спешить. Сейчас интересное начнется!

Жук в наушниках уже напрягся. Он сразу сообщил, что Гурков переместился в кабинет и там же слышан голос Игоря Докторова.

Расстановка в штабном кабинете очень напоминала картину художника с короткой фамилией Ге. Это там, где царь Петр вызвал на ковер своего непутевого сынишку Алексея.

Только на картине кульминация допроса, а здесь пока Гурков читал странное письмо, переданное горбатым хромым очкариком в бейсболке.

С каждой фразой Гурков мрачнел. Он даже встал и даже взял со стола футбольный приз, который предназначался молодежной команде города.

Приз этот был медный мяч, величиной с хороший кулак. И держался он на крепкой хорошей подставке. Все вместе – гетманская булава в чистом виде… А поскольку глаза Гуркова наливались кровью, то картина про Петра Первого могла измениться на ту, что в соседнем зале висит. Там тоже разговор отца с сыном, но с явным летальным исходом. Точно такой вот булавой и в темечко… У Ивана Грозного нервишки послабей были, чем у Петра…