Книга Тайны Далечья - Марина Юрина

Как услышал такое князь запольский, тут же отдал приказ схватить вора и изменника и поклялся, что ответит за свои злодеяния воевода бывший. Воевода, к которому подвижность уже вернулась, попытался от своих слов откреститься, пеняя князю, что верит он нечистой силе, а не слуге своему, много лет ему верой и правдой служившему.

– Не тот черт, у кого голова умна, а тот, у кого душа черна, – хмыкнул Захар.

– Так разве ж ты не… – смутился Афоня, поняв уже, что глупость спрашивает.

– Черт лысый – это только прозвище, – вмешался в разговор сотник Пров. – А так и друг мой Захар с нечистым ничего общего не имеет, и дочь моя Василина тоже не ведьма, хоть и не больно похожа на других девиц благородных, знанием сильна да разумением.

Рассказал сотник Афоне всю историю с самого начала. Давно это было, когда Пров с Захаром служили вместе простыми ратниками в дружине княжеской. Оба были молоды, счастливы, влюблены и собирались жениться. Невесты их подругами были. Приключилась в ту пору война, собрал князь дружину свою и отправился в поход. А когда вернулись они из похода, оказалось, что не дождалась невеста Захара, выдал ее отец против воли за богатого да знатного вдовца, воеводу, только что князем назначенного вместо погибшего в том походе.

Долго горевал Захар, но делать нечего, жизнь его проходила в сражениях, особо тосковать было некогда. Да и стараниями воеводы отправляли его в самые дальние и в самые опасные походы. Но был словно заговоренный и каждый раз возвращался. Видать, молилась за него невеста бывшая, так и не сумевшая его забыть. Лишь после смерти ее, в которой заподозрил Захар неладное, службу он оставил, поселился в лесу и стал потихоньку за воеводой приглядывать. В лесу живя, много знаний Захар приобрел. За эти самые знания, за отшельничество да за нелюдимость «чертом лысым» его и прозвали. Общался он только с другом своим старым Провом да со старушкой Евфимией – той самой знахаркой, что Афоню к нему направила. Долгие годы ждал Пров своего часа. Хитер был воевода, свидетелей делишек своих грязных в живых не оставлял. Поймать его было нелегкой задачей. Да еще так поймать, чтобы он сам во всем признался, и не кому-нибудь, а самому князю. Ну, теперь уж не вывернуться воеводе, будет ему кара за грехи страшные.

– А твою сказку, похоже, счастливый конец ждет, – подмигнул Захар сказочнику.

– Хоть и придется тебе, парень, для этого потрудиться, – в тон ему пропел Пров.

* * *

Переполох небывалый в деревне поднялся. Еще бы, сам воевода княжеский в глушь, всеми забытую, пожаловал. Разинув рот, смотрели мужики деревенские, как проехала карета роскошная мимо старосты Прокопия, вышедшего в лучшем кафтане гостей именитых встречать. Но не притормозил возница лихих коней, не сбавила ход карета, только пылью дорожной старосту обдала. И ни всадники в костюмах дорогих, ни охранники их суровые головы в сторону Прокопия не повернули. А остановилась карета у скромной избы, где проживала кружевница Прасковья – та самая, чьего племянника-сказочника непутевого мужики деревенские в дружину княжескую отправили. Спешились всадники. Двое, на ком одежда побогаче, подошли к карете, дверцу открыли, а из кареты появилась девица красы сказочной, и все трое в избу зашли. Вскоре вышли, а с ними Прасковья, в карету уселись, всадники снова на коней вскочили и прочь умчались, только их и видели. И лишь когда улеглась пыль от конских копыт, а карета с охраной давно скрылась за поворотом, ахнул вдруг кто-то из мужиков, внезапно поняв, кто был тем молодцем статным, что с красавицей под руку из избы вышел: «Да это ж Афоня-сказочник!» Долго еще бурлила вся деревня, обсуждая приезд, неожиданных гостей.

Да и до сих пор в краях наших далеченских Афоню-сказочника вспоминают. До сих пор живы в народе сказы его и баллады многочисленные о подвигах ратных и доблести воинской, во время походов да сражений им сочиненные.

ПРО НЕСМЕЯНУ ПРЕКРАСНУЮ И ДУРНЯ ЛЕСНОГО

Красота спасет мир, но, может, и многих погубит! Красота – это сила, как острый меч, что безжалостно срубает головы врагам, но в то же время и ранит руку, им разящую. Это губительное оружие выковал на Небесах коварный кузнец, решивший наказать людей за тщеславие, самонадеянность и гордыню. Красота беспощадна не только к тем, кто осмеливается ее созерцать, но и к тем, в чьем лике есть хоть малая ее крупица. Даже умелый боец рано или поздно поранит ладонь о шершавую рукоять, опустит меч и сам превратится в жертву.

Красота недолговечна! Она, как вода, медленно просачивается из треснувшего сосуда; как вино, что рано или поздно превратится в уксус. Покинутое Красотою тело достойно сострадания. Оно похоже на увядающий цветок, пытающийся выжить под палящими лучами солнца и продлить свой век за счет жизненных сил других растений. Красоту должно оберегать, но ее и стоит беречься!…

Летопись Далечья хранит сказания о разных смутных временах: когда звенела сталь булатная, лилась багровыми реками кровь, а по ночам небо полыхало от зарева пожарищ. Однако эта история иной поры. Она произошла, когда на землях королевства царили процветание и благоденствие. Лишь седобородые старцы еще помнили о войне и междоусобной смуте и не понаслышке знали, что такое резня и набег. Давно канули в Лету кровавые распри соседей-бояр, в которых куда больше гибло крестьян, чем дружинников; давно позабыли дальчане, как стонала родная земля под копытами пришлых с востока всадников. В королевстве со стольным градом Киж воцарились мир и покой.

Жизнь потекла по иному руслу, во многом изменились и сами дальчане. Деревенский люд хоть и работал усердно, но более не надрывался на полях, а их господа уже не превращали усадьбы в крепости, да и не лютовали особо. Наведывалась знать на свои наделы лишь изредка… для порядку, а так все больше в хоромах кижевских сиживала да по заморским землям целыми семействами путешествовала. Не жизнь в ту пору была, а сказка; что ни день – праздник души! Но вот только на каждом пиршестве найдется парочка-другая горемык, топящих печаль в кружке пивной аль в стакане с крепкой водочкой.

Не по нутру была Диону размеренная жизнь односельчан, скучной и шибко бесцельной казалась. Молодцу уж двадцать пять годков исполнилось, а он, умом тронувшись, вместо того чтоб на девке ладной жениться, детишек наплодить да хозяйство отцовское трудами крепить, взял да и в лес в одиночку ушел.

Ушел так ушел. Никто поступку его не противился, тем более что близкой родни молодца уже давно в живых не было; некому было его вразумить. Лет шесть, а то и более жил детинушка в лесу отшельником. Как время коротал, никому не ведомо.

Говаривали люди, случайно в лес попавшие, что видели, как Дион дни напролет на пне сиднем сиживал, все думы какие-то вынашивал да на бересте их гвоздочком коряво выцарапывал. Одним словом, делом достойным мужик не занимался, а все ленивился. Лишь изредка на охоту да по грибы хаживал, тем кое-как и кормился.

В первые годки своего отшельничества дурень носа из леса совсем не казал, потом изредка появляться стал… на празднествах да на деревенских ярмарках. С трудом и не сразу признали его соседи. Зарос и одичал мужик; борода, лишь изредка пятерней чесанная, лопатой аж до живота свисала. Но вот что странно! Хоть рубахи его всегда заношенными до непристойности были, штаны рваные, а сапоги стоптаны и в грязи, запаху от жителя лесного смрадного не было. Не несло от него и зловонием, какое обычно от бродяжек да приживалов беспутных исходит.