Книга Взывая к мифу - Ролло Мэй

В такой ситуации миф об изменениях может стать синонимом поверхностного подхода. Мы живем в соответствии с нашими ожиданиями. Когда одному знаменитому киноактеру во время сеанса психоанализа был задан вопрос о его мыслях, он ответил: «У меня нет никаких мыслей. Если вы хотите, чтобы я что-то сказал, напишите мне это на листке бумаги, включите камеру, и я все это произнесу». Этот человек ничем не отличался от множества своих собратьев по профессии, хотя он стал очень влиятельной персоной и знаменитостью. Но он при этом находился в глубокой депрессии и чувствовал, что потерял смысл своей жизни; и это было действительно так. Он так описывал свои состояние и настроение, в которых постоянно пребывал: «Соль, которая потеряла свой вкус».

Облачаем ли мы миф о Протее – миф о постоянных изменениях – в новые и все более изысканные одежды, используя для этого термины типа «новая эра» (new age), «трансформация», «новые возможности», или делаем еще что-то, этот миф позволяет нам на время защититься от наших страхов. Мы, американцы, всегда находимся в стремлении вырваться из тисков тревожности, связанной с парадоксальной человеческой натурой, отбросить страх смерти. Но ценой этого является состояние глубокого одиночества и ощущение изолированности. Сопровождается это постоянной депрессией и убежденностью в том, что мы так никогда по-настоящему и не жили, что нас изгнали из настоящей жизни.

Один из наших современных поэтов У. С. Мервин (W. S. Merwin) вот как рассуждает о проявлениях мифа о Протее в жизни сегодняшних американцев: «Миф – это наиболее важная и мощная движущая сила в определении роли поэта в настоящем времени». Он смотрит на нас всех, сегодняшних, как на персонажей, проживающих свои мифы о Протее. В своей интерпретации мифа о стремлении поймать Протея как погони за даром мудрости и даром пророчества, который человек проецирует на богов, Мервин утверждает:

Мы убегаем от опасностей, фактически имитируя Протея, что является характеристикой не только современных невротических личностей, но и всех нас. Поэтому наша американская страсть к изменениям скрывает в себе наши попытки вырваться из лап призрака смерти, избежать любой опасности, которую мы рассматриваем для себя как угрозу[83].

«На его голове, повернутой ко мне, я увидел свое лицо», – продолжает Мервин, таким образом признавая, что он сам тоже время от времени поддается соблазнам Протея. Миф о Протее, как показывает Вордсворт[84], высвечивает то, что мы находимся в плену нашего духа всеобщей коммерции:

Нас манит суеты избитый путь,Проходит жизнь за выгодой в погоне;Наш род Природе – как бы посторонний,Мы от нее свободны, вот в чем жуть![85]

Но как и все мифы, миф о Протее не состоит из одного зла. Он о том, что нашей ошибкой является наша поглощенность коммерческим духом, а также то, что мы позволили нашей тяге к деньгам затмить нашу способность наслаждаться окружающей нас природой и ценить ее:

О Боже! Для чего в дали блаженнойЯзычником родиться я не мог!Своей наивной верой вдохновенный,Я в мире так бы не был одинок:Протей вставал бы предо мной из пеныИ дул Тритон в свой перевитый рог![86]

Глава 7. Индивидуализм и наша эра нарциссизма

В Америке… я видел самых свободных и хорошо образованных людей в обстоятельствах самого полного счастья, которое только можно найти в целом мире. И все же казалось, что над их головами постоянно висела темная туча, а они выглядели серьезными и озабоченными, даже почти печальными, в этой обстановке наслаждения… потому что они никогда не прекращали думать о тех хороших вещах, которые для них до сих пор были недоступны.

Де Токвиль

Американцы цепляются за миф об индивидуализме так, как будто он единственный способ нормального существования, совершенно не зная того, что он был абсолютно неизвестен в Средние века (разве что за исключением отшельников), а в классической Греции он бы рассматривался как проявление недуга психотического типа. Мы, американцы, считаем, что каждый человек должен быть готов к одиночеству, и эта уверенность вытекает из мифа об одинокой хижине посреди прерий. Каждый индивидуум должен научиться заботиться о себе самостоятельно и, следовательно, не быть никому ничем обязанным. Джеймс Фенимор Купер вложил вот такие слова в уста своего жившего в восемнадцатом веке героя, известного под именем Кожаный Чулок. Эти слова он произнес в ответ на упрек за одинокое существование, адресованный его другу:

– Нет, нет, судья… Я вот прожил в лесах сорок долгих лет и, бывало, по пять лет подряд не видел там никаких просек, разве только проложенные бурей. А где вы еще найдете человека, который на шестьдесят восьмом году жизни так легко добывал бы свой хлеб, несмотря на все ваши вырубки и охотничьи законы? Ну а в честности и в справедливости я потягаюсь с самым громкоголосым проповедником на всем вашем «патенте»[87].

Получивший в политических кругах название «твердый индивидуализм», который некоторые историки также именуют неистовым индивидуализмом, этот миф, несомненно, оказывает большую поддержку демократии. Но он же демонстрирует и свой основной недостаток: он не дает нам сплоченное сообщество, которое мы могли бы назвать своим собственным. Никто не сомневается в том, что суровые, потрепанные превратностями природы и погоды первопроходцы, одетые и выглядевшие в большей степени как индейцы, а не как европейцы, сыграли важнейшую роль в формировании нации, в освоении новых земель от Аллеганских гор до самых дальних западных окраин, особенно охотники, искатели, фактически разведчики – все они были индивидуалистами по самой своей сути. Они внесли свой вклад в создание мифа об одиночестве в индивидуализме, который делает наше собственное одиночество неким странным морально-этическим достижением благородного характера.

Уолт Уитмен, которого многие учащиеся считают величайшим американским поэтом, пишет в своей «Песне о себе»[88]:

Одного я пою, всякую простую отдельную личность…Жизнь, безмерную в страсти, в биении, в силе,Радостную, созданную чудесным законом для самых свободных деяний,Человека Новых Времен я пою[89].

И еще: