Книга Штормовой день - Розамунда Пилчер

7

Усталость сморила меня под конец этого долгого, наполненного событиями дня и, к несчастью, в разгар ужина. Обед, сытный и вкусный домашний обед, был сервирован на большом круглом столе, стоявшем в оконной нише. За обедом скатерть была постелена клетчатая, сервировка была каждодневной — фарфор и стекло, ужин же отличался от обеда, как небо от земли.

Длинный полированный стол посередине комнаты был сервирован на пять персон. На нем лежали чудесные льняные салфетки, а старое серебро и стекло искрились, отражая свет свечей.

Оказалось, что к ежевечернему этому ритуалу здесь принято переодеваться. Молли спустилась к столу в парчовой свободной курточке сапфирового цвета, подчеркивающего цвет ее глаз. На Гренвиле был не новый уже бархатный смокинг, а на Элиоте светлый фланелевый костюм, придававший ему элегантность породистой борзой. Даже Андреа, возможно, после долгого сопротивления, надела другие брюки и блузку, расшитую английским шитьем, рождавшую, правда, мысль, что ей не помешала бы глажка, а возможно, и стирка, а лучше и то и другое вместе. Ее длинные патлы были перетянуты обрывком бархотки, но на лице по-прежнему читались сдержанное возмущение и скука.

Непривычная к тонкостям званых ужинов, я все-таки догадалась прихватить с собой наряд, которому, как я поняла, суждено теперь было красоваться на мне каждый вечер во все время моего пребывания в этом доме, потому что другого вечернего туалета у меня не было. Это был мягкий трикотажный казакин коричневого цвета в восточном стиле с широкими рукавами и серебряным позументом у ворота и на манжетах. К нему я надевала серебряные браслеты и серьги в виде колец, подаренные мне мамой. Сейчас тяжесть этих колец придавала мне уверенности и странно успокаивала, а спокойствие и уверенность — это было как раз то, чего мне в этот момент особенно не хватало.

Я не хотела ужинать в кругу своих новообретенных родственников. Не хотела поддерживать разговор, слушать, делать умное лицо, быть приветливой, очаровательной. Мне хотелось забраться в постель и перекусить чем-нибудь простым и непритязательным, вроде бутерброда с паштетом или крутого яйца. Мне хотелось остаться одной.

Но подали суп и утку, и красное вино, которое Элиот принялся разливать. Утка была вкусной и сочной, в комнате было жарко. Ужин шел медленно, неспешно, и чем дальше, тем больше мне становилось не по себе — кружилась голова, я словно парила в воздухе. Я пыталась сосредоточить внимание на пламени горевших передо мной свечей, но свечи тоже плыли, двоились, и голоса вокруг сливались в общий гул, смутные, неразличимые, как будто доносились издалека. Я инстинктивно резко отодвинула от себя тарелку, опрокинула ею бокал и с безнадежным ужасом увидела, как растекается между осколками лужица красного вина.

В каком-то смысле происшествие очень мне помогло, потому что разговор за столом прекратился и все взоры обратились на меня. Наверное, я сильно побледнела, так как Элиот, вскочив, бросился ко мне со словами:

— Вам нехорошо?

— Нет, ничего, — сказала я. — Простите.

— О Господи… — Молли кинула салфетку и отодвинулась от стола.

Глаза сидевшей напротив Андреа сверлили меня с холодным любопытством.

— Бокал… Простите…

Тут подал голос сидевший во главе стола Гренвил:

— Не волнуйся ты об этом бокале. Забудь. Девочка измучена, Молли. Проводи ее наверх и уложи.

Я попыталась воспротивиться, но сделала это не очень настойчиво. Элиот отодвинул мой стул и помог мне подняться, твердо подхватив меня под оба локтя. Молли открыла дверь, впустив прохладу из холла. Мне уже и так стало лучше, и было понятно, что сознание я, возможно, и не потеряю.

Проходя мимо Гренвила, я извинилась и в третий раз сказала:

— Простите меня, пожалуйста. Спокойной ночи.

Наклонившись, я поцеловала деда и вышла. Молли прикрыла за нами дверь и проводила меня наверх. Она помогла мне раздеться и лечь, и я заснула, прежде чем она успела выключить свет.

Я проспала четырнадцать часов, проснувшись в десять. Так допоздна я не спала уже многие годы. За моим окном синело небо, а кривые белые стены комнаты отражали холодный и ясный свет северного дня. Я встала, натянула халат и отправилась принять ванну. Одевшись, я почувствовала себя прекрасно, если не считать томительного воспоминания о вечернем моем позоре. Оставалось надеяться, что они не приняли меня за пьяную.

Внизу я в конце концов обнаружила Молли в буфетной — она ставила в расписной цветочный горшок лиловые и розовые первоцветы, держа в руках целую охапку.

— Как спалось? — тут же поинтересовалась она.

— Спала как убитая. Простите меня за вчерашнее.

— Голубушка, просто вы были ужасно усталая. Это вы меня простите за то, что я не сразу это поняла. Вы, должно быть, хотите позавтракать?

— Только кофе.

Она увела меня в кухню, подогрела кофе, а я приготовила себе несколько гренков.

— Где все? — спросила я.

— Элиот, разумеется, в гараже, а Петтифер уехал на машине в Фоберн за какими-то покупками для Гренвила.

— А чем мне заняться? Наверное, я тоже могла бы сделать что-нибудь полезное, помочь…

— Ну… — Она прикидывала.

Я разглядывала ее. В это утро на ней были свитер из козьей шерсти цвета жженого сахара и изящная твидовая юбка; безукоризненно подкрашенная, причесанная волосок к волоску, она казалась почти немыслимо, нечеловечески опрятной.

— Вы могли бы съездить в Порткеррис за рыбой для меня. Владелец рыбного магазина позвонил мне, сказал, что они получили партию палтуса, и я думаю, что неплохо было бы приготовить на ужин рыбу. Могу дать вам мою малолитражку. Вы водите машину?

— Да, но не могла бы я пройтись туда пешком? Я люблю пешие прогулки, а утро такое чудесное.

— Конечно, если вы так хотите. Можете пройти коротким путем через поля и потом по тропинке над скалами. Я знаю… — Вдруг ее осенило: — Послушайте, возьмите с собой Андреа! Она вам и дорогу покажет, и рыбный магазин. К тому же, она совсем не гуляет, торчит дома безвылазно. Будь ее воля, она бы вообще не двигалась. Прогулка ей будет очень полезна.

Так можно было бы говорить о собаке, ленивой, не желающей двигаться. Идея провести целое утро в обществе Андреа не слишком мне улыбалась, но я пожалела Молли, взвалившую на себя обузу в виде этой малосимпатичной девушки, и сказала, что сделаю, как она предложила, а закончив завтрак, отправилась на поиски Андреа, которую в последний раз Молли видела на террасе.

Я нашла ее в плетеном кресле. Завернувшись в плед, она возлежала, греясь на солнце и брюзгливо оглядывая окрестности, как страдающий от морской болезни пассажир на палубе.

— Сходишь со мной в Порткеррис? — спросила я ее.

Она пригвоздила меня взглядом своих выпученных глаз.

— Зачем это?