Книга Лезвие сна - Чарльз де Линт

— И я снимаю квартирку в доме всего в паре кварталов от этой улицы, — подхватила Джилли. — Это хороший район, недорогой, но вполне приличный. Там повсюду живут художники и музыканты. Иззи, тебе там понравится.

— У нас будет настоящая община. А ты попробуешь взять заем на продолжение обучения.

— Я не уверена, — сомневалась Иззи.

— Ты могла бы продать некоторые из своих картин, — предложила Джилли. — У тебя, должно быть, накопилось немало работ. А я знаю подходящую галерею, где можно их выставить. Не гарантирую, что там примут все твои работы, но надо попробовать.

— А можно на пирсе продавать их туристам, — сказала Кэти.

Джилли воодушевленно кивнула:

— Софи в выходные продает там свои городские пейзажи, выполненные пером, и говорит, что иногда немало на этом зарабатывает.

Иззи со слезами на глазах поблагодарила подруг. В последнее время необходимость решить денежный вопрос и признаться Кэти в предполагаемом отъезде сильно портила ей настроение. Она страстно хотела остаться в городе, не расставаться с друзьями и иметь возможность продолжать занятия у Рашкина. И еще закончить университет, чтобы получить степень бакалавра. Но больше всего ее пугала перспектива бесславно возвратиться на ферму и тем самым подтвердить правоту отца.

— Вы мои самые верные друзья, — сказала Иззи. — Что бы я без вас делала?

Кэти крепко пожала ее руку:

— Для этого друзья и существуют, та belle Иззи. Не беспокойся. Всё устроится как нельзя лучше.

III

— У Джилли есть знакомые в галерее, и они согласились посмотреть мои работы, — заговорила Иззи и беспокойно посмотрела на Рашкина.

Но он только кивнул и бросил в ответ:

— Да, продолжай.

Глядя на его лицо, невозможно было определить, что думает художник по этому поводу, и Иззи нервничала всё сильнее. Хотя он ни разу не сделал попытки ударить ее после того случая перед Рождеством, всё остальное было по-прежнему. Рашкин был всё таким же властным и несдержанным и мог разразиться гневной тирадой по малейшему поводу. Иззи хотела поддержать его намерение лечиться, но он попросту не желал обсуждать этот вопрос. Несмотря на то что художник больше ни разу не поднял на нее руку, Иззи нередко возвращалась домой в слезах. Тогда она подолгу сидела на кровати не в силах уснуть, гадая, почему так долго позволяет ему подобные выходки, и клялась расстаться с диктатором раз и навсегда. Но, возвращаясь в студию на следующий день, заставала Рашкина в добром расположении духа, и все ее благоразумные намерения бесследно исчезали. Но смятение в душе оставалось.

Рашкин имел над ней власть, далеко выходящую за рамки отношений между учителем и учеником, и этот факт очень смущал Иззи. Она по-прежнему восхищалась его талантом, проницательностью и вкладом в современное искусство, но Рашкин словно загипнотизировал ее волю и почти полностью контролировал все ее действия. Его настроение определяло их отношения, и Иззи до головной боли приходилось гадать, как он отреагирует на то или иное слово или самый незначительный поступок.

В то утро она собрала всю храбрость и решилась поднять вопрос о продаже части своих работ через галерею, но начала разговор издалека.

— Я подумала, что стоит согласиться, — продолжала она. — Я осталась совершенно без денег, а надо еще платить за квартиру.

Иззи со страхом ожидала очередного приступа ярости, но на лице художника сохранялось совершенно спокойное выражение. Это кажущееся хладнокровие только усилило нервозность Иззи, и она никак не могла решиться сделать последний шаг и сказать, чего хочет. Она только встала рядом со своим мольбертом и теребила в руках перепачканную красками тряпку.

— И как это связано со мной? — наконец спросил Рашкин.

— Ну, все мои работы, которые хоть на что-то годятся, — то есть по моему мнению годятся — находятся здесь.

— И ты хочешь, чтобы я помог тебе выбрать несколько картин?

«Неужели это решится так просто?» — подумала Иззи.

Не в силах вымолвить ни слова от напряжения, она только молча кивнула.

— Повтори, как называется та галерея.

— "Зеленый человечек".

— Да, знаю, — сказал Рашкин, а потом, к безграничному удивлению Иззи, добавил: — Я думаю, это вполне подходящее место — не слишком знаменитое, чтобы твои работы проигрывали по сравнению с более известными именами, но достаточно популярное, чтобы серьезно отнестись к картинам новичка.

— Так вы согласны?

— Твое мастерство быстро растет, и я считаю, что ты заслуживаешь вознаграждения за свою самоотверженность.

«Какое счастье, что я застала его в хорошем настроении», — подумала Иззи.

— Кроме того, — с улыбкой добавил Рашкин, — я не могу позволить тебе ночевать на улице. Подумай, какой урон моей мастерской нанесет слух о том, что я довел до нищеты свою лучшую ученицу.

Утро превзошло самые смелые ожидания Иззи. Всё, начиная с неуклюжей попытки Рашкина пошутить и заканчивая его помощью в отборе картин, казалось ей совершенно фантастичным. Словно она перенеслась в один из параллельных миров, где всё выглядит почти так же, как и прежде, но всё-таки немного иначе. И ей было не на что пожаловаться. В параллельном мире Рашкин оказался настолько приятным в общении, что Иззи предпочла бы остаться здесь навсегда.

Но даже в таком благожелательном настроении Рашкин сохранил некоторые из своих скверных особенностей. Его выбор оказался настолько странным, что Иззи не могла даже догадываться о причинах, заставлявших его откладывать ту или иную картину. Не один раз он отодвигал в сторону работу, по мнению Иззи превосходящую многие другие. Те картины, которые в конечном итоге были отобраны для галереи, не были плохими; просто они не являлись лучшими из ее работ.

— А как насчет этой картины? — осмелилась она спросить, когда Рашкин отложил пейзаж с дубом, видневшимся из окна ее комнаты в университетском общежитии.

Иззи особенно гордилась этой работой, ей всё удалось с первого раза — начиная с черновых набросков на листах бумаги и заканчивая окончательным результатом на холсте. Но Рашкин отрицательно покачал головой:

— Нет. В этой картине есть душа. Ты никогда не должна продавать работы, в которых осталась твоя душа.

— Но разве не во все работы мы стараемся вложить душу? — удивилась Иззи.

— Ты путаешь работу, идущую от сердца, с картиной, у которой есть душа. Художник безусловно должен отдавать всего себя своей работе, иначе его труд потеряет смысл, и с этим никто не спорит. Но иногда картина обретает собственный характер, независимо от того, что мы в нее вложили. Такие произведения, в отличие от обычных, заслуживают нашего особого отношения.

Иззи окинула взглядом мастерскую Рашкина, множество его работ, висящих на стенах или небрежно сложенных по углам.