Книга Боковая ветвь - Ирина Степановская

— Черт бы побрал этот тропический климат! — сказала она по-русски, отчетливо и достаточно громко, ни к кому не обращаясь. Для Серова это высказывание на родном языке было весьма неожиданно, и он подошел, видя, что стоять на одной ноге даме неловко.

— Позвольте помочь?

Она тоже удивилась его русской речи.

— Вы кто?

— Доктор-офтальмолог Серов. Вчера прилетел из Москвы. Сегодня пришел на работу.

Она сделала равнодушное лицо.

— Ну, значит, будете здесь седьмым. Нас, русских врачей, в университете до вашего приезда было шестеро. Правда, я скоро уезжаю.

Пока он держал ее под руку, она вылила воду и из второй туфли.

— Извините, мне надо переодеться. В одиннадцать — лекция. — Она отстранилась и оглядела его совершенно сухую рубашку. — Вы успели прибыть до дождя, так позвольте дать вам совет: заведите себе гардероб на смену. Прямо в своем кабинете! — Голос у нее был глуховатый и нежный, без тени кокетства. — Ливни здесь начинаются внезапно и бушуют долго. Словно кто-то нарочно выливает над городом бочки воды. Мне пора! — И она пошла по коридору — какая-то невозможно одинокая, решительная и вместе с тем слабая. Облепленная до колен мокрым шелком, изящно, как манекенщица, ступая по скользкому мрамору на потрясающе тонких шпильках.

— А вы какой предмет читаете? — с опозданием крикнул он вслед.

— Иммунологию, — равнодушно сказала она, даже не обернувшись.

Тут пришел человек, которого ждал Серов, и повел его знакомить с университетом. Глазная клиника вопреки ожиданиям была оснащена исключительно хорошо. Контракт был подписан еще в Москве, и в отделе персоналий ему требовалось уточнить лишь самые несущественные детали. Шеф медицинского факультета в короткой беседе из вежливости спросил, какие еще научные направления, кроме офтальмологии, составляют область его интересов. Серов назвал физику, биологию, хирургию и, неожиданно для себя, почему-то иммунологию.

— О! — вежливо произнес его низенький моложавый, хотя и седой уже, собеседник. — Я могу вас познакомить со всеми специалистами, а доктор Нечаева, специалист в области иммунологии, ваша соотечественница.

Серов только кивнул.

Даже в конце 80-х годов еще не очень-то было принято общаться с «капиталистами», да их в университете было не много. В основном математики, физики. Химик был чех, биолог — немец. Наши были врачи — акушер, педиатр и инфекционист. Еще русские читали здесь общую патологию и биохимию. Доктор Нечаева среди них была единственной женщиной. Жили все при посольстве, в доме для специалистов. Среди жильцов были не только университетские специалисты, но и инженеры-строители, химики-технологи и даже один неизвестно как затесавшийся режиссер. Черт его знает, как он попал в Лаос, но работал он здесь над Ибсеном и Брехтом, в то время как на родине, кроме детских спектаклей про ежика и лису, ставить ему ничего не разрешали. Собственно, делать детские спектакли он и приехал в Лаос, а уж потом развернулся, пользуясь случившейся в это время на родине неразберихой. У каждого специалиста была небольшая квартирка — комната, спальня, кухонька и совмещенный санузел. У семейных людей квартирки были побольше. Наташа же Нечаева взяла себе и вообще однокомнатную. Ей больше не требовалось. Жизнь здесь шла своим чередом.

По выходным дням Наташа любила ходить на базар, хотя открыто покупать что-либо за пределами посольского магазина было не принято, все экономили на чем только могли, чтобы привезти домой побольше денег. Но она от прогулок по настоящему экзотическому базару получала эстетическое удовольствие и не могла от этого отказаться. Знакомым же она говорила, что просто ходит гулять. Любопытные жены специалистов имели обыкновение обо всем судачить, придирчиво рассматривать покупки. Дефицит во всей своей отвратительной сущности царствовал тогда в Советском Союзе, порождая зависть и сплетни относительно тех, кто выделялся из общей массы. И как правило, зависть вызывали не ум и работоспособность, а умение достать, купить или привезти откуда-то такие вещи, которых не было у других.

Когда Наташа шла между разноцветных базарных рядов, ей казалось, что она путешествует по страницам восточных сказок. Она не чувствовала себя их героиней, но что-то от наблюдательной сказочной феи в ней точно было. С детства усвоив, что неприлично трогать предметы руками, она не дотрагивалась ни до чего, а просто, двигаясь вдоль рядов, смотрела во все глаза на диковинные фрукты, яркие цветы, плоские пресные лепешки, горы риса не виданных ранее форм и оттенков, на странные, приторные на вкус сладости, которые ей не очень-то даже хотелось и пробовать. От обилия запахов и красок у нее иногда кружилась голова. Но ощущение это было приятно, как после шампанского.

Целенаправленно она посещала рыбные ряды. Пучеглазые морские чудища, огромные моллюски, осьминоги, лангусты поражали ее воображение. Она брала с собой немного кипов, лаосских денег, и покупала на них три или четыре раковины ее любимых морских гребешков. Довольно тяжелые, они приятно холодили ей руку. Для вскрытия раковин она купила специальный костяной нож, хотя открыть их можно было и вилкой. Ей хотелось оставить нож потом себе на память, и она действительно привезла его в Россию. Моллюсков она варила у себя на кухне в специальном рассоле по местному рецепту и съедала их с наслаждением, запивая «Совиньоном». Вино было из посольского магазина, молдавское. Местную водку типа саке она не любила.

Расплатой за эти пиршества были тошнота от непривычной пищи и боли в желудке плюс ощущение преступности содеянного. Она ругала себя за расточительность, выпендреж и непростительную тягу к роскоши по-советски, за которые могла поплатиться всеми дальнейшими планами.

Случайно вышло, что Серов поселился с ней на одном этаже. Она знала, что он из Москвы, что женат, что имеет ребенка, что он хороший офтальмолог, и только. Домой Наташа приходила поздно. В свою жизнь никого не впускала. Отличная университетская библиотека с последними книгами и журналами со всего света, тишина, кондиционеры, отсутствие мух — вот и все, что ей нужно было для жизни. Она уже тогда стала собирать материал для докторской диссертации и одновременно готовила учебник-практикум для лаосских студентов. Через пару месяцев у нее заканчивался контракт, и, несмотря на предложение администрации его продлить, она хотела уехать домой. Ее дочке к тому времени уже исполнилось семь лет, и Наташа задумала после возвращения сразу же перебраться в Москву.

В родном институте ей стало тесно. Заведующий кафедрой иммунологии, на которой она работала, к этому времени достиг уже пенсионного возраста и всерьез опасался конкуренции с ее стороны, поэтому ее продвижение он сознательно затягивал. Коллеги считали выскочкой и тоже не поощряли ее изысканий. Кроме того, финансирование науки становилось все хуже, и единственным выходом для себя Наташа посчитала уехать до поры до времени работать за границу. Теперь же, когда цель была достигнута, деньги заработаны, престиж получен, она рвалась домой на новые научные просторы и мечтала, что девочка должна пойти в школу уже в столице.