Книга Ты в гадалки не ходи - Надежда Первухина

— Не хочешь ли выпить, детка? — поинтересовался у меня Евсеев. Он смотрел на меня ласково, даже по-отечески, но в глубине его глаз я различила хорошо замаскированную ярость.

— Спасибо, но я не пью.

— Молодец, хорошая девочка, здоровье бережешь. Это правильно. Лучше здоровым на тот свет прибыть, а не больным. Ну а я выпью. За свое здоровье, чикса.

Эти жаргонизмы просто бесят! Но тихо, Ника, спокойно.

Лунатик налил себе что-то из прозрачного хрустального графина. Отблески огня из камина красиво играли на ограненном стекле. Странно, какие все мелочи запоминаются. С чего бы это?

Мы некоторое время молчали. Я спиной чувствовала, как нервничает Санди, и потому нервничала сама. Наконец я не выдержала:

— Для чего я вам понадобилась?

Лунатик изобразил искреннее удивление:

— Как это "для чего"? Должок за тобой, чикса.

— К-какой должок?

— А те три с половиной лимона баксов, на которые меня нагрел Сметанин! Ты нагадала, что Сметанин меня не кинет, а он взял и кинул. И хапнул мои три с половиной лимончика. И не поморщился! А ведь одна гадалка нагадала мне, что все у меня будет просто зашибись — и успех, и бабки, и телки. До телок мне, правда, дела нет, но вот бабки… Прокололась гадалочка и меня наколола. А звать эту гадалочку Вероника Рязанова. Не знаешь такую?

— Я… я могу все объяснить. Гадание — это не вся реальность, это прогноз…

— Не свисти. Свистом горю не поможешь. Или гони бабки, или пиши приветы близким.

— Но у меня нет таких денег!

Лунатик сочувственно покачал головой, поцокал языком, а потом запустил в меня пустым бокалом:

— Тебе не жить, сука! — В ярости он вскочил с кресла и заходил перед камином. — Надо мной по твоей милости, сучка, вся братва теперь смеется. Доверился гадалке! Вон у Сметанина - падлы в шишках астролог ходит, он ему верное предсказывает. А тут — девка-дура!

— Василий Феофилактович, зачем вы так, — услышала я голос Санди. — Ника не виновата, что предсказание не сбылось.

— Да? А кто тогда виноват? Дед Мазай и зайцы?

Я представила виноватых зайцев и против воли хихикнула. И тут же получила от Евсеева оплеуху:

— Отсмеялась уже!

Я стиснула зубы. В голове после оплеухи гудело, как в пасхальном колоколе.

— Василий Феофилактович, я верну вам деньги, — сказал Санди.

— Сынок, где ты их брать собрался?

— Грант.

— Какой такой грант? — Голос Лунатика сорвался па визг.

— От Международного фонда инициативы и развития. Я скоро его получу.

Лунатик визгливо, по-щенячьи рассмеялся. А потом сказал, серьезно глядя на меня и на приемного сына:

— Не выйдет. Копейки ломаной твой грант не стоит. Нищеброды одни там в этом фонде. Так что, сынок, прощайся со своей подружкой. Хорошо тебе было с пей, не спорю, но должен я на ее примере всем гадалкам острастку дать! Иначе меня самая распоследняя сучонка уважать не будет!

— Отец, я прошу. Я что-нибудь придумаю!

— Ничего придумывать уже не надо. Я за вас все уже придумал. Эй, Лысый, явись пред мои очи.

Возле моего кресла материализовался колдун. Окаменев от страха, я смотрела на него круглыми глазами.

— Здрасте, — только и сказала я.

— Нет! — закричал Санди, бросаясь ко мне и пытаясь защитить меня…

И тут колдун бросил нам в лицо какой-то золотистый порошок.

И наступила темнота.

Очнулась я от холода. Я открыла глаза. Оказалось, я лежу на берегу Выпи, и холод от земли и воды помогает моим мозгам проясниться.

— Очнулась, — удовлетворенно сказал Лунатик. — Поднять ее.

— Санди! — кричу я.

— Далеко твой Санди, — хмыкает Лунатик. Глаза у него чуть ли не белые от бешенства. — Я его дома запер. Нечего ему тут делать.

Я кое-как встаю на ноги, кутаюсь в негреющую куртку, а в моей голове начинает звучать какой-то назойливый мотивчик.

"Ветер с моря дул, ветер с моря дул, нагонял беду, нагонял беду…" Откуда в моей голове закрутились строчки этого почтенного шлягера, я не знаю. Наверное, от испуга. У всех нормальных людей в ожидании смерти перед глазами проходит вся жизнь, а у меня — нате! — вспомнился какой-то древний хит с радио "Ретро-fm".

Ветер, конечно, дул, и дул весьма сильно. Но шел он не с моря. Эх, мечтала я побывать на море, да так и не довелось. И теперь уже не доведется.

Лысый, которого этот бандит нанял для того, чтобы отнять у меня жизнь, нервно курит и глядит на бурное течение реки. Чего ему-то нервничать? Не он ведь попал в такой переплет, в какой попала я.

— Что стоим, кого ждем? — мрачно спрашивает Лунатик. Сейчас он стоит в шикарной кожанке, сверкает золотым зубом и приказывает:

— Кончай ее, Лысый.

Лысый поднимает руки и начинает плести заклинание, в результате которого от меня останется кучка не поддающегося идентификации пепла. И жители города Щедрого так и не узнают, куда подевалась молодая, красивая (sic!), подающая большие надежды гадалка Вероника Рязанова. Обидно.

— Стойте! — говорю я. — Почему сразу смертный приговор? Давайте я кредит в банке возьму и выплачу вам сумму, на которую кинул вас господин Сметанин.

— Бла-бла-бла, — хмыкает Лунатик. — И эта кредит собралась брать. Это в каком же банке, интересно?

— В Сельхозбанке, например, — жалобно говорю я.

— Чикса, — говорит Лунатик. — Сельхозбанк весь подо мной ходит. Это ты у меня же кредит возьмешь, чтоб его мне и вернуть. Давай, Лысый, мочи ее.

Лысый ухмыляется, и от его улыбки хочется взвыть. Он что-то задумал, этот типичный представитель оккультизма.

— А зачем вам развеивать ее в пепел, Василий Феофилактыч? — говорит он подобострастно. — Можно же се в какую-нибудь зверушку превратить. Например, в хомячка или игуану. Игуана — это модно.

— Ага, и гадит она где попало, — ухмыляется Лунатик. — Нет, говорю "в пепел", значит — в пепел. Я его потом в коробку из-под сигар соберу и в гостиной поставлю. Буду для понта показывать всем корешам, чтоб боялись Лунатика кидать.

— Что ж, — буднично говорит колдун. — Прощайся с жизнью, Вероника Рязанова.

Его пальцы сплетаются, а в глазах вспыхивает алый огонь. Я чувствую, как на мне загорается одежда.

— Помогите! — неубедительно кричу я, и тут от меня все скрывает черная тень.

А скорее черный вихрь.

И я не успеваю вымолвить ни слова.

А потом…

Потом что-то происходит. Я снова где-то лежу, и отовсюду меня обласкивает неяркий, золотисто-медовый свет. Свет так хорош, что мне хочется протянуть к нему руки, но у меня не получается и пальцем пошевелить. И тут я слышу голос: