Книга Десять меченосцев - Эйдзи Есикава

Иори потерял Мусаси в толпе, но, потолкавшись, нашел его около дощечек с именами людей, пожертвовавших на храм. Одна дощечка, выделявшаяся среди остальных размером, гласила:

«Дайдзо из Нараи, деревня Сибаура, провинция Мусаси».

Грохот барабанов нарастал.

— Начинают! — завопил Иори. — Учитель, что вы здесь рассматриваете?

— Беги к помосту. Я вспомнил кое о чем. Я потом к тебе приду, — задумчиво ответил Мусаси.

Мусаси отыскал приемную храма, где его встретил старый монах.

— Я хотел бы узнать об одном из пожертвователей, — сказал Мусаси.

— Вам следует обратиться в резиденцию настоятеля буддийского храма. В нашем ведении только синтоистский храм. Я провожу вас.

Мицуминэ считался синтоистским храмом, но во главе его стоял буддийский священнослужитель.

Мусаси провели во внутренние покои настоятеля. Подали чай и вкусные сладости, потом молодой служка принес сакэ. Вскоре появился настоятель.

— Добро пожаловать на нашу гору! — приветствовал он гостя. — Простите за наше скромное деревенское угощение.

Мусаси не понимал причину столь любезного приема.

— Позвольте справиться об одном человеке, пожертвовавшем на храм, — пояснил он.

— В чем дело? Дознание? — резко спросил настоятель, полноватый человек лет пятидесяти.

Мусаси расспросил, когда и с кем Дайдзо посещал храм. От каждого вопроса настроение настоятеля заметно портилось. Наконец он произнес с выражением полного разочарования:

— Так вы пришли не для того, чтобы внести пожертвование на храм?

— Я хочу узнать про Дайдзо.

— Могли бы спросить у ворот, — недовольно произнес настоятель. — Если я не ошибаюсь, вы простой ронин. Мы не сообщаем о наших вкладчиках всем любопытным. Обратитесь в приемную.

Из книги пожертвований Мусаси узнал лишь то, что Дайдзо неоднократно бывал в храме.

Вернувшись к помосту, Мусаси не нашел Иори, но стоило ему взглянуть вверх, и он увидел бы мальчика у себя над головой. Глядя на сцену, Мусаси вспомнил ночные действа в храме Санумо в Миямото, белеющее в толпе лицо Оцу, вечно жующего что-то Матахати, важно вышагивающего дядюшку Гона.

Он представил образ матери, которая пришла искать Такэдзо, допоздна задержавшегося на представлении.

Музыканты, одетые в необычные костюмы, имитирующие старинные облачения императорских стражей, сверкали парчой в свете факелов. Приглушенно гудел барабан, пели флейты, ритмично и сухо постукивали деревянные ударные. Играли вступление. Появился мастер танца в древней маске, лак которой облупился на щеках и подбородке. Он медленно двигался по сцене, исполняя речитативом песню Камиасоби, сопровождавшую танец богов.

На священной горе Мимуро

За божественной оградой

Раскинули кроны деревья сакаки,

Раскинули кроны деревья сакаки.

Ритм барабанов убыстрялся, к нему присоединились другие инструменты. Вскоре пение и танец слились в гармонии.

Откуда взялось копье?

Оно из священной обители

Принцессы Тоёоки.

Копье из ее небесной обители.

Некоторые стихи Мусаси знал, он сам пел их в маске на представлениях в храме Санумо.

Меч, охраняющий людей,

Людей во землях всех,

Повесим радостно пред божеством,

Торжественно пред божеством.

Мусаси пронзила мысль: вот оно! Вот оно, озарение! Две палочки в руках барабанщика — это два меча, пара мечей у одного фехтовальщика.

— Два меча! — воскликнул Мусаси.

— Вот вы где! — отозвался с дерева Иори.

Мусаси завороженно смотрел на руки барабанщика. Да, тот же принцип: две палочки, один звук.

Открытие казалось до смешного простым. Люди рождаются с двумя руками, почему бы ими не работать одновременно? Фехтовальщик сражается одним мечом и чаще всего одной рукой. Если действовать двумя речами, у противника с одним мечом нет надежды на победу. В бою в Итидзёдзи против школы Ёсиоки у Мусаси в обеих руках словно помимо его воли оказалось по мечу. Сейчас он понял загадку своего непроизвольного действия в ту минуту смертельной опасности.

С того памятного боя Мусаси ощущал, что одновременное владение двумя мечами больше подходит натуре человека и его природным возможностям, чем одним мечом. Привычка, обычай, которым слепо следовали на протяжении столетий, исключали фехтование двумя клинками. Обычай превращал нелепость в закон?

Две палочки, один звук. Барабанщик сознательно действовал правой и левой руками, но словно не замечал их. Мусаси переполнила ликующая радость, которую человек познает лишь в минуты озарения.

Действо на сцене продолжалось. Мастера сменили танцовщики, исполнившие пять священных танцев — сначала медленный танец Ивато, затем Ара Микото-но Хоко, оживленнее запели флейты, зазвенели колокольчики.

— Насмотрелся? — спросил Мусаси мальчика.

— Нет, нет! — ответил Иори, целиком захваченный стихией танца. Ему казалось, что он вместе с исполнителями плывет по помосту.

— Не задерживайся допоздна, завтра отправимся на вершину горы, к главному святилищу.

Слуга дьявола

Собаки Мицуминэ отличались исключительной свирепостью. Это порода, говорят, произошла от собак, привезенных из Кореи более тысячи лет назад и скрещенных с горными собаками Титибу. Они стаями бродили по окрестностям, нападая на добычу, как волки. Эти полудикие создания считались посланцами божеств и почитались верующими за божьих «помощников», поэтому паломники покупали в лавках на счастье изображения собак в виде лубков или маленьких фигурок.

В нескольких шагах от Мусаси шел человек, ведя на толстой веревке черного пса величиной с теленка. Когда Мусаси вошел в Канонъин, человек дернул собаку за повод и повернул назад. Пес оскалился и стал нюхать землю. Мужчина хлестнул веревкой по его спине.

— Успокойся, Куро!

Хозяину собаки было под пятьдесят, в нем угадывалась дикая сила под стать его псу. Он был в одежде, похожей на самурайский официальный наряд или монашье облачение, пеньковые хакама и подпоясан узким, плоским поясом.

— Байкэн? — Женщина отступила назад, уступая дорогу псу.

— Лежать! — Мужчина ударил собаку по голове. — Хорошо, что ты его заметила, Око.

— Это он?

— Конечно.

Они постояли, молча глядя на звезды в просвете облаков, слушая, но не слыша музыку священных танцев.

— Что будем делать?

— Надо подумать.

— Его нельзя упустить во второй раз. — Око вопросительно взглянула на Байкэна.