Книга Греховные радости - Пенни Винченци

* * *

— Просто не понимаю, как ты могла это сделать, Георгина, просто не понимаю, — сказал он ей потом.

— Ну, — возразила она, — у меня не было особого выбора. В то время.

— Конечно, не было выбора. И решать ничего не надо было. Твой ребенок, тебе и поступать так, как ты считаешь лучше всего. Так, да?

— Не знаю. Может быть, да. А может, нет. Я не знаю, Кендрик. Я пыталась сказать тебе. Тогда… на похоронах. Но я… не смогла.

— И больше уже не попыталась. Ты ведь даже не попыталась. Просто решила лишить меня отцовства, лишить самого близкого, что только может быть у человека. И все сама, одна. Просто взяла и решила.

— Да, — ответила она, — да, но я должна была тогда так решить.

— А твои домашние что тебе на этот счет говорили? Шарлотта, Макс, Энджи, твой отец… вы что, все вместе решили, что это ребенок Кейтерхэмов и нечего мне тут путаться, да? Это жестоко, Георгина. Жестоко и возмутительно. Мне даже не верится, что ты могла так поступить.

— Кендрик, все было совсем не так. И кстати, все они убеждали меня, что я должна тебе сказать. Но ты… тогда, на похоронах, мне показалось, что ты больше не хочешь иметь со мной ничего общего. Я подумала, что, если скажу тебе, это будет похоже на игру на чувствах, на шантаж…

— Перестань, бога ради. Неужели же подобные соображения важнее? В мире появилось новое живое существо, частичка меня самого, ему уже сколько… полгода, а я ничего не знаю о его существовании. — Кендрик глядел на нее холодно и сердито. — Если мне и нужны были доказательства, что я не должен на тебе жениться, ты сама предоставила их больше чем достаточно. Я никогда не смогу жить с человеком, который столь самонадеян и неискренен.

— Знаешь, Кендрик, — отозвалась Георгина, испытывая почти непереносимую душевную боль, — не хочу я всего этого больше слушать. Я сделала так, как считала тогда необходимым. Извини.

— Мама считает, что мы должны пожениться, — сказал он.

— У меня такое впечатление, что ты с ней не вполне согласен.

— Георгина, я… я стараюсь быть сейчас максимально честным, поэтому не начинай сразу реветь.

— Я и стараюсь. Я теперь не так легко бросаюсь в слезы, как раньше.

— Вот и хорошо. Послушай…

— Кендрик, ты не обязан ничего говорить, если не хочешь. Ты еще только что приехал. Впереди масса времени, некуда торопиться.

— Я хочу. Мне есть что сказать. И даже довольно много. И я считаю это важным.

— Ах, так.

Георгине стало нехорошо. Она никак не ожидала подобного спора, и тем более того, что он случится так скоро. Она никоим образом не была к нему готова; Кендрика насильно вернули в ее жизнь. Это был сейчас совершенно новый, незнакомый ей человек, чужой и мрачный; и она чувствовала смятение и растерянность и от самой этой перемены, и оттого, что человек этот был сейчас с ней рядом.

— Видишь ли, я действительно любил тебя. Очень и очень сильно. И действительно хотел на тебе жениться. Но… каковы бы ни были твои мотивы, Георгина, фактически ты меня просто отсекла от себя, и прошло уже определенное время, произошли разные вещи, и… в общем, я не знаю, сможем ли мы опять быть вместе. Честное слово, не знаю. А ты сама что думаешь?

— Я не знаю, что и думать, — тихо ответила Георгина. — А что… у тебя… есть кто-нибудь еще? — Она даже не ожидала, что ей понадобится столько мужества, чтобы задать этот вопрос.

Кендрик не смотрел на нее. Наступила долгая пауза. «О боже, — подумала она, — о боже, у него кто-то есть, он в кого-то влюблен и хочет на ней жениться». Она сама поразилась тому физически ощутимому, очень болезненному чувству внутреннего протеста, которое вызвала у нее одна эта мысль.

— Я не совсем представляю себе, — проговорил он наконец, — как мне отвечать на такой вопрос.

— Да или нет, Кендрик, — раздраженно и слегка повышенным голосом заявила Георгина. — Или у тебя кто-то есть, или нет. Это не тот вопрос, в котором можно испытывать неуверенность.

— Ну, я хочу сказать, что да, кто-то есть.

— Понимаю. — Ее голос стал совсем тихим.

— Есть девушка, которая мне очень нравится. Но, во всяком случае, я совершенно не думал о том, чтобы жениться. Или пока не видел необходимости об этом думать.

— Понимаю, — снова повторила она.

— Странный у нас разговор, — вдруг улыбнулся он. — Обсуждаем брак, словно какой-то контракт, как будто один из нас клиент, а другой…

— Брак и есть контракт, — немного сердито заметила Георгина.

— Глупости, Георгина. Да, конечно, это контракт, но ты же понимаешь, что я сейчас не об этом. Дело в том, что мы не должны вступать в брак только из-за того, что нам кажется, будто мы должны это сделать, или из-за того, что моя мама так считает, или даже из-за того, что у нас есть ребенок.

— Конечно нет, — согласилась Георгина.

— Нам надо очень о многом еще поговорить, — сказал он, — очень о многом. Мне нужно собраться с мыслями. И еще мне бы хотелось поближе узнать сына. Это возможно? Можем мы сходить с ним вместе на прогулку, еще куда-нибудь?

— Да. — Георгина вскочила, обрадовавшись, что этот трудный разговор хотя бы на время отложен. — Действительно, давай. Няне это не понравится, потому что он должен сейчас спать у себя в колыбельке. Но ведь это же не Нянин ребенок, верно?

— Боже мой, какая ересь! — делано удивился Кендрик. — Ну что ж, тогда пойдем заберем на время нашего малыша.

На протяжении нескольких последующих дней они провели массу времени в обществе друг друга: гуляли, разговаривали, играли с Джорджем. Георгина, почти целый год убеждавшая себя в том, что Кендрик ей не нужен, что она не видит больше для него места в своей жизни, с каждым днем снова и снова влюблялась в него все глубже и глубже. Это сбивало ее с толку, она чувствовала, что здесь кроется для нее какая-то опасность, ее постоянно преследовала мысль о той другой девушке (о которой Кендрик больше ни разу не вспоминал), но сопротивляться этому Георгина не могла. Она понимала, что любила его слишком долго и сильно, знала слишком близко и хорошо, чтобы теперь относиться к нему бесстрастно, просто как к счастливому воспоминанию. Он был самой первой и самой большой любовью в ее жизни, он стал отцом ее ребенка, он был тем мужчиной, за которого она долгое время хотела и строила планы выйти замуж; и его невозможно было теперь легко и просто поместить на какую-то отведенную ему в душе полочку как обычное воспоминание, как часть прошлого, даже как друга, пусть и очень дорогого и близкого. «Как интересно, — думала Георгина, лежа без сна в одну из этих жарких ночей, — во мне снова пробуждается физическое влечение к Кендрику». Поначалу она не испытывала к нему ничего, кроме сиюминутных эмоций; да и в любом случае у нее давно уже совершенно отсутствовали какие-либо сексуальные желания; но теперь с каждым днем физическое влечение к нему становилось все сильнее, все острее и неодолимей. Она стала вспоминать с необычайной яркостью и отчетливостью, как чувствовала себя с ним в постели, с какой лаской и вниманием он к ней относился, как хорошо понимал ее, умел угадывать, чего ей хочется, и исполнял эти желания нежно, страстно и с безграничной любовью. От этих воспоминаний она почувствовала себя несчастной, у нее появилась раздражительность; заново возникшее желание становилось уже таким сильным, что причиняло ей физическое неудобство, а в присутствии Кендрика ей было трудно спокойно усидеть на месте.