Книга На златом престоле - Олег Яковлев

Учиться грамоте его посадили в семь лет вместе с молодшей сестрой. Занимались они вроде бы прилежно, хотя непоседливая сестра без конца дразнила его, показывала язык, колола булавками. Решив отомстить ей, Ярослав выкрал у учителя-монаха Никодима лист дорогого пергамента, назначенного не для уроков, но для дел более важных — переписки книг, начертания грамот, ведения летописей, нарисовал на нём уродливую рожицу с острыми зубами и косичкой, схожей с крысиным хвостом, и подписал: «Се — Евдоксия». Девочка разревелась от обиды и пожаловалась отцу. В тот день Ярослава впервые подвергли порке, причём порол его сам Владимирко, а вслед за тем заставили просить у сестры прощения.

Анастасия была старше его на пять лет, и когда Ярослав с Евдоксией ещё только начали постигать грамоту, она уже числилась в невестах и ходила в красивых одеждах. Всегда надменная, высоко держащая голову, старшая сестра едва замечала их, а заметив, пренебрежительно кривила губки — что, мол, взять с вас? Дети всего лишь.

Евдоксия и Ярослав были друг на дружку похожи, оба русоволосые, кареглазые, с прямыми тонкими славянскими носами. Глаза, как говорили, достались им от матери, а носы и волосы — от отца. Старшая сестра совсем не походила на них — это была синеглазая курносенькая блондинка, к четырнадцати годам сильно вымахавшая в росте, с уже выпирающими из-под нижней сорочки округлостями грудей. Меж кумушками в тереме ходили слухи, что «сблодила покойная княгиня» с одним тиуном — чудином. Никого ибо в роду ни у Владимирки, ни у королей венгерских такового не было николи — белокурого да курносого. Тем не менее отец сильнее младших чад Анастасию любил и баловал; всякий раз, возвращаясь из похода, щедрой рукой дарил ей то паволоки, то сукно на сряду[152]. Однажды привёз из болгар диковинки — красные кожаные сандалии, серский[153] шёлк на платье и шёлковый же мафорий. Платье княжне пошили в короткий срок, и хаживала теперь по терему перемышльскому юная девица, ставшая ещё более надменной и напыщенной, стараясь как можно чаще напялить на себя весь этот пурпур. Выступала навой, при виде Ярослава, которого отец воспитывал в строгости и велел носить только самую простую одежду — посконную[154] рубаху да расширенные у колен порты, морщилась с нескрываемым презрением. Иной раз ткнёт в бок или в живот, засмеётся, глядя на его недовольное лицо, скажет: «Яко смерд[155], ходишь. Словно и не сын княжой вовсе».

«Расфуфыренная фуфырка» — так в шутку прозвали Анастасию при дворе Владимирки, так порой и отец её называл, привозя любимой дочери очередной дар.

Единожды в летнюю пору, в жару решил отрок Ярослав искупаться в Сане. Река узенькой змейкой извивалась меж холмов, бурлила на перекатах, и княжич старался не уплывать далеко, держаться близ берега. Выйдя из воды, невзначай столкнулся Ярослав с незнакомым мальчиком, явно не из семьи княжеской челяди или Владимирковых бояр.

— Ты кто?! — вопросительно уставились на княжича лукавые зелёные глаза. Волосы у мальчика были ярко-рыжего цвета.

— Я — Ярослав.

— Выходит, ты сын княжеский. А я — Семьюнко. Отец мой солью промышляет, возит из Коломыи.

— Вот как!

— Послушай, Ярославе. Давай с тобою дружить! — предложил рыжий.

Так началась дружба Ярослава с сыном купца Изденя. Князь Владимирко вначале этого не одобрял. Как-то раз Ярослав с Семьюнком украли на пристани лодку и переплыли Сан. Вся дворня несколько часов безуспешно разыскивала пропавшего княжича. Отроки же, переправившись на левый берег реки, лодку бросили, и её отнесло течением. Обратно в город они, вдоволь наигравшиеся, вернулись с помощью одного смерда, проведшего их через брод.

Оба мальца были нещадно пороты, досталось и старику челядину Стефану, что не уследил за княжичем. Владимирко при всей семье устроил княжичу и его дружку разнос, орал что было мочи, стучал по столу кулаком.

— Один ты у меня, один! — кричал князь. — На тя надёжа единая! Я тебе Русь Червонную в наследство оставить хочу, а ты! Заместо того, чтоб науку постигать, шляешься невесть где! А ежели б люди какие лихие?! Али лодка б посреди Сана перевернулась?!

На Семьюнку, видя, что прикипел к нему Ярослав, махнул князь рукой. Велел отдать его в учение вместе со своими и боярскими детьми. Сиживали отроки за буковыми столами, выводили буквицы, затем изучали более сложные предметы. Егоза Евдоксия оказалась к учению способной, с годами стала старательней и преуспевала паче прочих, Ярослав учился чуть похуже, Семьюнко, хоть и быстро всё ухватывал, да неусидчив был вельми, так и норовил куда сбежать с уроков. Иван же, сын боярина Домажира, читал и писал с превеликим трудом. Науки Ярославу давались, а вот в ратном деле получалось у него мало что. То с коня упадёт, вызвав гнев ярый родителя, то стрела у него с лука сорвётся. Чему обучился лучше — так это владеть саблей. Рубиться они с Семьюнком умели здорово, благо, учитель у них оказался добрый — дядька Гарбуз.

Как один раз упал с коня да едва не расшибся, помнил Ярослав до сей поры. Сидел сконфуженный, в ответ на отцовую ругань говорил одно и то же:

— Я ж не виноват. Конюхи твои тарпана[156] какого-то дикого подсунули. Он и понёс, ирод!

Угрюмо исподлобья взирал Ярослав на отца и сестёр. Анастасия, не выдержав, прыснула со смеху, смущённо прикрыла рот ладонью, в глазах Евдоксии тоже читалась насмешка. Отец злился, ходил взад-вперёд по горнице, ругался. Родителя отрок Ярослав сильно боялся. Крутым правом отличался князь Владимирко, в том числе и к сыну своему был строг. Однако строгость эта всё-таки помогла, научился княжич управляться с резвыми скакунами.

Шестнадцать лет стукнуло Ярославу, когда перебралась их семья в Галич. В этом городе умер один из двухродных братьев Владимирки — Игорь Василькович. Сыновей его князь Владимирко выгнал из пределов Червонной Руси, и те, все трое, вскоре сложили головы во время очередных княжеских междоусобиц.

В ту пору Галич был невелик, чуть поболее какого-нибудь Бужска или Белза, но после того, как сделал его Владимирко столицей своего обширного княжества, город стал быстро расти и хорошеть.

Затем случилась война с Киевом, была сеча под Ушицей с дружиной Изяслава Давидовича и союзными ему половцами, неожиданно яростная и кровавая. В рубке сей у стен крепости и получил Ярослав свои раны. После той битвы отец в походы его не брал, берёг сына, как зеницу ока, говорил, повторял из раза в раз:

— Один ты у меня. Не хочу без наследника остаться. Некому мне, окромя тебя, княжество Галицкое отдать. Пойдёт прахом всё мною собранное...