Книга По ту сторону жизни - Екатерина Лесина

Со скрипом приоткрылась дверь, и в гостиную вошла махонькая облезлая собачонка на тонких ножках. Облаченная в попонку с аметистами, она казалась одновременно нелепой и жалкой. Круглая головенка на тонкой шее. Несоразмерно огромные уши, из которых торчали пучки шерсти. Хвостнитка с пушистым облачком на конце…

— Привезли мне… — старуха стукнула клюкой по стулу. — Уродца… и говорят, что это Мими… будто я свою собаку не знаю!

Существо проковыляло ко мне и, обнюхав ноги, вяло рыкнуло.

— Я тебе, — я погрозила собачонке пальцем.

— Мими тебе его бы отхватила, а это… тьфу, пакость, а не собака… пшла отсюда…

Собака широко зевнула и плюхнулась на ковер. Она свернулась клубочком, из которого торчали лишь уши… нет, определенно, не понимаю, какой в ней смысл.

— Началось все с полгода тому назад… Мари ты видела. Тихой девкой была, спокойной… исполнительной. Я ее в при юте подобрала. У меня-то компаньонки наемные долго не выдерживали. Не везло…

Если кому и не везло, то, как по мне, именно компаньонкам. Вот и сбегали. А сироте деваться некуда. Да и платить не надо. Сплошная экономия.

— Конечно, сперва она мне показалась слегка туповатой… ничего не знает, ничего не умеет… взялась платья чистить, так испортила… но я ее учила. Я была терпелива…

Для ведьмы.

— И вроде выучила… — старуха махнула рукой на дверь. — Ишь, стоит… заходи уже, я тебя слышу…

Мари вошла. В руках ее был поднос с кружками, высоким кофейником, молочником и полудюжиной серебряных вазочек…

— Долго возишься, — почтенная вдова переложила клюку по другую сторону кресла. — Опять подслушивала…

Мари вздрогнула. И полетела на пол. Неловко кувыркнулся поднос. Разлетелись кружки, зазвенели тарелки, превращаясь в груду осколков… выплеснулось содержимое кофейника, причем прямо на старуху…

— Криворукая дура! — вдова схватилась за клюку.

— Простите, простите, пожалуйста… я не заметила вашу собачку, я… — Мари сжалась, прикрывая голову руками. Вид у нее был до крайности жалкий.

Собачонка издала протяжный вздох. И поднялась. И… лежала она в двух шагах от Мари.

Клюка полетела в стену.

— Вон пошла! Чтоб я тебя… — старуха добавила пару слов покрепче, полагаю, подхваченных от супруга-капитана. — Вели, чтоб прибрались… ничего доверить нельзя…

— Вы только не волнуйтесь…

Мари поднялась, а я ощутила запах крови. Резкий. Едкий. И невероятно сладкий, манящий. От аромата этого закружилась голова, и вдруг я осознала, что голодна. Невероятно, невозможно голодна… настолько, что готова…

Я сглотнула. И сглотнула вновь, попыталась отвести взгляд от белого девичьего запястья, по которому скатывались алые капли. Такие крупные, такие совершенные…

— Я… я… — Мари прижала руку к себе, но так, что порез был виден. И Диттер дернулся было, но взгляд его остановился на мне. — Мне так жаль… простите, пожалуйста… умоляю, простите… и не волнуйтесь… вам вредно волноваться… у меня сердце…

— И почки, и печень…

Их голоса звучали где-то вдалеке… Я слышала стук сердца. Ровный. И… девчонка знает, что делает. Сердце не обманешь… кровь…

— Смотри на меня, — легкая пощечина отрезвила.

— Гад, — я потерла щеку, пытаясь отрешиться от манящего стука. — Я в порядке.

— Нет, — Диттер вцепился пальцами в мой подбородок. — Слушай меня. Ты слушаешь?

Слушаю, слушаю… куда ж я денусь… и слышу… правда, его голос заглушает песню чужого сердца, но это не имеет значения. Кровь ведь осталась… совсем немного крови мне не повредит. Девица все равно порезала руку, так зачем пропадать добру…

Вторая пощечина заставила меня зарычать. Никто и никогда еще…

— Сейчас мы уйдем, — это было сказано тоном, не терпящим возражений. — Но вернемся вечером. Я бы настоятельно рекомендовал и вам отправиться в гости… или воздержаться от приема пищи.

Я облизала губы. Ах… кровь долго не живет вне тела. И это печально… невыносимо печально… ее надо собрать… я ведь немногого прошу… я ведь не собираюсь никого есть… я…

Диттер держал крепко. Какие теплые у него руки… кровь, правда, подпорчена, но мне и такая сойдет… а вот ругаться в присутствии дам — признак дурного воспитания. Впрочем, кто вообще воспитывает инквизиторов? Им главное на костер кого-нибудь отправить…

— Костры уже сотню лет как отменили, — проворчал Диттер, вталкивая меня в автомобиль. — Ключи дай…

Еще чего… Не дам. Поменяю. На кровь… пару капель всего… я ведь не прошу многого… да, не капель, ладно, пару глотков и…

Мотор заурчал. Ах, обманщик какой, отнял ключи силой у бедной женщины… и… наваждение отступало. Жаркий день для зимы. И солнце такое жесткое… неприятное… ощущение, что кожа вот-вот слезет… я захныкала, а Диттер, содрав с себя куртку, накинул ее мне на голову.

Треклятые гардении — откуда они взялись среди зимы? — пахли резко. И куртка тоже. Табаком, Диттером и еще травами… в кармане нашлась жестянка с карамельками… смешной, такой взрослый, а сладости любит…

— Сиди тихо. Дыши глубоко. Скоро пройдет, — вел он, к слову, осторожно. А меня окончательно отпустило. Или почти окончательно. Во всяком случае, уже получалось думать не только о крови.

Красной. Сладкой. И такой необходимой мне… почему у других кровь есть, а у меня нет?

— Мне жаль, — выдавила я.

— И мне. Я должен был учесть, — я не видела Диттера, прячась от солнечного света под его курткой. — Слишком много времени прошло, а ты не ела…

— Я, в отличие от некоторых, питаюсь регулярно…

— Ты понимаешь, о чем я…

Понимаю. И… от этого понимания становится тошно. Кажется, я говорила, что моя нынешняя жизнь мало отличается от прошлой? Ложь. В прошлой мне не было нужды пить чужую кровь.

— Извини, пожалуйста, мне пришлось тебя ударить.

И кажется, он действительно чувствовал себя виноватым. Правда, не настолько, чтобы поделиться кровью.

Кап-кап… дождик идет. Алый-алый. Нарядный.

Я закажу себе новое платье, из шелка темно-винного цвета… и к нему гранатовый гарнитур. Или рубиновый? Думать об украшениях… думать… об украшениях… безголовые блондинки только о них и думают. К гранатам… кроваво-красным гранатам…

Машина остановилась. Надеюсь, не потому, что Диттер что-то испортил… А потом снова запахло кровью.

— Пей, — куртка приподнялась, и мне протянули руку. Широкую такую, в меру чистую мужскую руку с любезно вскрытыми венами. Могла бы смеяться — расхохоталась бы, но нет, из горла вырвался жалкий клекот. И я, наплевав на все принципы…

Пить кровь негигиенично. Тем более вот так, слизывая капли с чужой немытой руки… ладно, мытой… но все равно чужой и… подавиться недолго.