Книга Золотая жатва. О том, что происходило вокруг истребления евреев - Ян Гросс

семьдесят три [лица, обвиненных на процессах о «вытапливании»] представили подробную информацию о своем происхождении и образовании. Хотя более десяти лиц наверняка происходило из числа криминализованных люмпенов, но среди остальных мы находим представителей всех социальных групп: квалифицированных рабочих, чиновников, артистов, крестьян, торговцев, владельцев кафе, четырех трамвайных служащих, восемь учеников средних школ и даже одного «репетитора французского языка». Шантажистом с наилучшей родословной был, несомненно, молодой граф, арестованный при попытке получения выкупа от двух еврейских торговцев[146].

Вымогательством занимались также разные люди, пользуясь попросту подвернувшимся случаем, как это сделал, например, один варшавский выпускник (напомним, что в 1940-х гг. человек с аттестатом зрелости принадлежал уже к общественной элите), который встретил на углу Кошиковой и Мокотовской «двух незнакомых евреев и решил выдать себя им за сотрудника гестапо. Моим намерением было раздобыть от них таким образом сколько-нибудь денег, так как я знаю, что у евреев всегда денег много»[147].

Укрывание евреев за плату

Укрытие евреев во время оккупации также могло стать способом заработка. Евреев принимали к себе, потому что их укрытие за плату приносило огромные доходы. В то время как за наем подвального помещения — в зависимости от местности и периода оккупации — платили от 50 до 300 злотых в месяц, за место для скрывающегося еврея брали десятикратно больше. Часто плату для евреев рассчитывали «с носа», тем самым еще увеличивая доход. А если прибавить еще и плату за прокорм — рассчитанную по спекулятивным ценам, — то возможности быстрого обогащения были ошеломительными.

То, что такие сделки вообще совершались, сразу же вызывает целый ряд вопросов. Во-первых, хотелось бы знать: какова была относительная частота укрывательства за деньги в отношении к случаям помощи евреям из чисто гуманных побуждений? И хотя мы не можем дать точный ответ на этот вопрос, о значительной частоте укрывательства за деньги свидетельствует чтение еврейских воспоминаний.

Располагать значительной суммой денег считалось у евреев надежным средством для того, чтобы пережить войну, что, очевидно, нужно понимать в более широком смысле: ведь деньги — это еще и средство для спасения в непредвиденных обстоятельствах, дачи взяток, покупки еды на черном рынке, откупа от «топильщиков» и т. д. Но о том, что за укрытие евреев обычно требовали плату, ярче всего свидетельствует консенсус польского общества, гласивший, что люди, укрывавшие евреев, должны были на этом разбогатеть[148]. Провалы евреев, укрывавшихся во время оккупации, часто происходили оттого, что материальное положение лиц, дающих убежище еврейской семье, заметно улучшалось. Подозрения соседей могло возбуждать то, что кто-нибудь начинал вовремя вносить оплату или лучше одеваться.

Для людей, укрывавших евреев из чисто гуманных побуждений, т. е. для Праведников мира, одной из причин, по которым они были вынуждены скрывать свою благородную деятельность даже после войны, было сознание того, что, по мнению местного сообщества, укрывательство евреев было знаком того, что они получали за это деньги, что подставляло их под угрозу грабежа. Из-за такого убеждения у крестьянина, пойманного на укрытии евреев во время оккупации, грабили хозяйство (отбирая таким путем мнимую прибыль). Сельский староста, партизаны или гранатовые полицейские тотчас по вынесении приговора убивали пойманных евреев, часто не ставя об этом в известность немецкую жандармерию.

Тут мы сталкиваемся с еще одной проблемой. Укрытие евреев за деньги как выгодное дело ставит под сомнение принятый в польской послевоенной историографии тезис, что за это в условиях оккупации безусловно полагалась смерть, притом вместе со всеми членами семьи. Ведь если мы можем представить себе, чтобы кто-то подвергал такому риску себя и своих близких ради идеи, из принципиальных соображений — что спасение евреев в нечеловеческих условиях есть христианский или моральный долг, независимо от последствий, — то подвергать риску смерти всю семью только ради заработка — это уже чистый абсурд.

Люди не вели бы себя таким образом, если бы наблюдение того, что творится вокруг, не подсказывало им: принимая евреев в укрытие, они рискуют, но этот риск, несмотря ни на что, можно просчитать. Прежде всего потому — мы знаем уже об этом из приведенного выше описания событий в келецком селе, — что люди, у которых обнаруживали евреев, не карались безусловно смертью. Ведь немецкие жандармы и полицейские сами обнаруживали укрывающихся евреев редко и случайно — например, в поисках незарегистрированного стада в хлеву на селе или при облаве или ревизии, почему-либо назначенной в городе. Польские же коллаборационисты и соседи, которым удавалось выследить скрывающихся евреев, часто решали дело в своем кругу (т. е. с участием гранатовой полиции): убивая евреев и грабя их, но уже не убивая поляков, которые их укрывали.

Решение о возможном принятии евреев в укрытие за деньги дополнительно облегчалось сознанием, что в любую минуту их можно будет и выставить (например, сказав, что их убежище раскрыто и им нужно спасаться) или даже убить. В основополагающей работе о платной помощи Ян Грабовский приводит много таких примеров. А в качестве эпиграфа одной из глав своего исследования он цитирует характерное высказывание одного из польских свидетелей: «Пошел я к дяде посоветоваться, что с евреем делать. Вернувшись, сказал, что дядя мне советовал еврея погубить»[149]. Ни дядя, ни племянник, о которых тут говорится, конечно же, не были записными бандитами. Попросту решение «погубить» еврея требовало тогда от «простого» человека консультации с наивысшим семейным авторитетом.

«Через несколько дней крестьяне Енек Хенць (комендант пожарной охраны), Томек Копер и Бронек Бочковский ограбили их [евреев, прятавшихся в овине. — Я.Г.], увели в лес и убили». А, например, лесник Петелька «забрал деньги и имущество и поджег сарай. Мать, отец и дед были сожжены. Он запер овин»[150]. Примеров такого поведения, отраженных в документах эпохи, увы, более чем достаточно.

Крупный план, на котором большая часть укрывавшейся еврейской семьи пережила войну

Барух Эльбингер был до войны владельцем текстильного магазина в Новом Бжеске, Краковского воеводства. Из семьи в пять человек войну пережил он и двое детей. Погибла самая младшая дочь, отданная в укрытие польской знакомой, которая через два дня выгнала девочку из дому. Под конец войны погибла также жена Эльбингера. Но более двух лет родители с двумя детьми скрывались у крестьян, и надо оценить, чем они обязаны такому счастью, что большая часть семьи пережила оккупацию.