Книга Русская армия между Троцким и Сталиным - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куропаткин просил Ставку (генерала Алексеева) о назначении себе начальником штаба генерала Сиверса, а Бонч-Бруевича представил на армию. Но Алексеев заявил, что Бонч-Бруевич может по своему старшинству получить только дивизию.
Бонч-Бруевич обиделся и заявил, что меньше чем на корпус (хотя, мол, и это из попов в дьяконы) он не пойдет. Алексеев отказал и в этом. После этого, с назначением Сиверса начальником штаба Северного фронта, Бонч-Бруевич был оставлен при Куропаткине в качестве генерала для поручений. Бонч-Бруевич с этого времени обозлился на всех и на вся.
С началом революции 1917 года Бонч-Бруевич делает ставку на «новый режим». Он сначала «верноподданный» Временного правительства, а затем большевиков. Он был одним из первых среди русских генералов, предложивших свои услуги Ленину».
Генерал Бонч-Бруевич действительно сыграл важную роль на первом этапе создания новой армии. Руководители большевиков ему полностью доверяли и прислушивались к его советам.
Крыленко выполнил обе поставленные перед ним задачи — подчинил Ставку большевикам и добился перемирия.
21 ноября было подписано соглашение о прекращении боевых действий между Западным фронтом и австро-германскими войсками. 24 ноября — о перемирии на Юго-Западном фронте, 25-го — на Румынском фронте.
В Брест-Литовске с представителями военного командования Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии было подписано общее перемирие сроком на двадцать восемь дней с автоматическим продлением, если одна из сторон за семь дней не заявит о желании его разорвать. Перемирие должно было сохраняться до начала переговоров об условиях мирного договора.
Это был звездный час главкома Крыленко.
23 ноября он получил приветственную телеграмму:
«Второй съезд армий Западного фронта шлет Верховному Главнокомандующему народной революционной армии, занявшему последнее гнездо контрреволюции, свой товарищеский привет.
Отныне армии победоносной рабоче-крестьянской революции спаяны воедино одним аппаратом высшего управления. Да здравствует Верховный вождь революционной армии наш военный комиссар тов. Крыленко!»
В декабре 1917 года в Могилеве прошел Общеармейский съезд. Он преобразовал Военно-революционный комитет при Ставке в Центральный комитет действующих армий и флота (Цекодарф). Съезд утвердил Крыленко главковерхом.
Крыленко вновь обратился к войскам:
«Товарищи, за перемирием придет мир. Желанная мечта миллионов рабочих и крестьян, народов, населяющих Россию, близка к осуществлению… Этот мир дала русскому народу революция 25 октября. Этот мир принес народу Совет Народных Комиссаров».
Теперь перед большевиками стояла другая проблема, не терпящая отлагательства: что делать с армией?
Вооруженные силы России как единый механизм, подчиняющийся воле командования и способный выполнять боевые приказы, больше не существовали. Начальник штаба 12-й армии прислал Крыленко свой доклад:
«Армии не стало — есть огромная, усталая, плохо одетая, с трудом прокармливаемая, озлобленная толпа людей, объединяемая жаждой мира и всеобщим разочарованием. Достаточно натиска небольших неприятельских сил, чтобы вся эта масса людей ринулась в тыл, все сокрушая, поедая и уничтожая на своем пути».
Революция нанесла армии смертельный удар.
Большевики располагали только Красной гвардией — вооруженными рабочими Петрограда, матросскими сводными отрядами, латышскими стрелковыми частями.
«Регулярные полки старой империалистической царской армии оказались непригодными, небоеспособными для гражданской войны, — вспоминал Крыленко в своих записках «Смерть старой армии». — Эту армию уже ничто не могло оживить. Когда ее вызвали с фронта для борьбы на Дону с Калединым, с Украинской радой или с польскими легионами, полки, вызываемые с фронта, выйдя за линию окопов в тыл, отказывались идти в бой, независимо от целей, которые эта борьба преследовала».
18 декабря Крыленко доложил Совнаркому, что армия утратила боеспособность и придется принять любые условия, которые выставят немцы при заключении мира.
Правительство утвердило план реорганизации армии — из ста пятидесяти девяти дивизий, находившихся на фронте, сохранить сто и сформировать еще тридцать шесть дивизий из добровольцев. Но это были нереальные планы. В начале 1918 года каждую неделю с фронта убегало примерно три тысячи человек. Бежали даже офицеры, которых пытались остановить. Начальникам железнодорожных станций было приказано задерживать всех, кто, не получив разрешения солдатского комитета, пытался покинуть действующую армию.
18 декабря было решено создать новую армию вместо старой, 23 декабря на фронте получили призыв к возможности священной революционной войны. Все революционно настроенные солдаты призывались записываться в новую добровольческую регулярную армию.
Но приказ возымел обратное действие.
Солдаты старой армии приняли его как приказ о возобновлении войны и отказ от мирных переговоров с немцами. По мнению Крыленко, разложение армии, которое было уже невозможно ничем остановить, началось именно с этого приказа. Если до сих пор донесения с фронта говорили о том, что в окопах царит спокойствие и солдаты доверяют новой власти, то после опубликования приказа паника охватила целые части. К тому же некоторые командиры потребовали привести в надлежащий вид окопы и проволочные заграждения.
Но никакой силой нельзя было заставить солдат возобновить войну с немцами.
Известный своей книгой «Россия, кровью умытая» писатель Артем Веселый (настоящее имя Николай Иванович Кочкуров) в рассказе «Далекое зарево» описал поездку на германский фронт с грузом антивоенной большевистской литературы. Он вез фронтовикам газету «Социал-демократ» и брошюру Александры Коллонтай «Кому нужна война».
Фронт голодал. Сахар, крупа, махорка солдатам не попадали. Хлеба не хватало, через день ели борщ с кониной.
«Землянка похожа на звериную нору, — писал Артем Веселый. — Вдоль стен глиняные нары, сырость, духота. Под шинелями — расчесанные грязные тела, многие солдаты в лаптях, иные и вовсе босиком…
После митинга целым взводом отправляемся к немцам, брататься, захватываем с собой несколько экземпляров привезенной мною брошюры, свежие номера «Окопной правды» и «Факела» — газета в один лист: с одной стороны русский текст, с другой — немецкий. Братаются на этом участке уже несколько месяцев, конфликты довольно редки. Один раз чья-то предательская рука засыпала пулеметным огнем высыпавшую на открытое место русскую роту, другой раз русский офицер застрелил немецкого солдата…
По набитой тропе выходим к немецким окопам. По брустверу шагает в светло-серой шинели часовой. Кося глазом в сторону своих траншей, он осторожно улыбается нам и негромко выговаривает:
— Траствуй, геноссе.
Нас встречает немецкий офицер — краги, стек, холеное, с девичьим румянцем во всю щеку лицо. Презрительно осматривает наши лохмотья и свистит в серебряный свисток. Моментально появляется краснорожий дядька и, любезно улыбаясь, ведет нас по ходу сообщений. Окопы и ход сообщений бетонированы и электрифицированы, чистота умопомрачительная…
