Книга Английские короли - Вадим Эрлихман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в Британии, и на континенте Генрих вел активную политику, действуя как военными, так и дипломатическими средствами. В войне с французским королем Людовиком VI он смог отстоять Нормандию и Мен, а в 1128 году выдал дочь Матильду за графа Анжуйского, явно претендуя в будущем на его обширные владения. Другую дочь он отдал королю Шотландии Александру. В отличие от брата, Генрих был неравнодушен к прекрасному полу и имел нескольких незаконных сыновей, которых сделал графами. Его единственным законным отпрыском был Вильгельм, который унаследовал все плохие качества своего дяди. Уже в семнадцать лет он стал законченным пьяницей; в 1120 году, во время плавания через Ла-Манш на так называемом «Белом корабле», принц и его спутники так перепились, что корабль налетел на скалы и затонул со всеми, кто на нем находился.
Потерю сына Генрих переживал очень тяжело и, по сообщениям хронистов, с тех пор ни разу не улыбался. Он женился вторично на Адели, юной дочери графа Лувена, но так и не смог родить наследника. Пришлось завещать престол дочери Матильде, что противоречило принятому у французских королей Салическому закону. В Англии его формально никто не вводил, но нормандские бароны явно не собирались подчиняться женщине. Генриху пришлось взять с них торжественную клятву, что не избавило английскую монархию от грядущих испытаний. Король умер внезапно 2 декабря 1135 года, объевшись накануне тушеными миногами. На трон сразу же предъявил права молодой Стефан, сын дочери Завоевателя Адели и графа Блуа. Его поддержали недовольные «женским царством» бароны запада Англии; за Матильду вступились жители торговых городов юга и востока. Так началась затяжная гражданская война, которая длилась почти 20 лет и закончилась утверждением в Англии анжуйской династии Плантагенетов.
В 1153 году враждующие партии заключили Вестминстерский договор. По нему Стефан Блуаский должен был править Англией до своей смерти, но потом трон переходил к Генриху, сыну Матильды и анжуйского графа Джефре. Все так устали от многолетней войны, что безропотно приняли эти условия, тем более что Стефан умер уже в следующем году. Теперь королем Англии становился Генрих, который в 21 год уже был герцогом Нормандии, графом Анжу, Мена и Пуату и герцогом Аквитании. Все эти владения достались ему благодаря предкам, которые без устали то мечом, то брачными союзами расширяли границы анжуйских владений. Графов Анжу называли Плантагенетами — Джефре любил носить на шлеме ветку желтого дрока, по-латыни planta genista. Имели они и другое прозвище — «дети дьявола». По легенде кто-то из предков Генриха женился на прекрасной фее Мелюзине, которая не могла войти в церковь и раз в неделю превращалась в змею. В конце концов супруг Мелюзины велел затащить ее в церковь силой; тогда она исчезла, прихватив с собой двух из четырех своих сыновей.
Скорее всего, эта легенда была лишь отголоском нелюбви анжуйцев к гордой и властной Мелисанде Иерусалимской, второй жене Фулько — деда Генриха. Она и правда увезла с собой двух сыновей (позже они стали королями Иерусалима), но Джефре не был ее сыном: он родился от Герберги, первой жены Фулько. Как бы то ни было, характер у Генриха, как и у многих Плантагенетов, был поистине дьявольским. Во время частых приступов гнева его обычно невыразительные серые глаза вспыхивали огнем, а в лице, по сообщениям очевидцев, появлялось «нечто львиное». В остальном он мало напоминал короля — невысокий, с бычьей шеей и широкими плечами, с круглым веснушчатым лицом и вечно растрепанными рыжими волосами, которые он коротко стриг из боязни облысеть. От анжуйских предков Генрих унаследовал колоссальную энергию и буйный нрав, а от английского деда Генриха I — склонность к наукам. Со своими природными данными и громадными владениями (их даже называли «анжуйской империей») Генрих вполне мог стать величайшим среди английских королей. Вместо этого он провел свое царствование в вечной бесплодной борьбе: сначала с бывшим другом, архиепископом Томасом Бекетом, потом с собственными сыновьями. Преданный всеми, он умер в одиночестве и остался в памяти англичан как убийца их национального святого.
Не в последнюю очередь это случилось из-за переменчивости и непредсказуемости характера Генриха. Он не боялся ничего, кроме вспышек своей неуправляемой ярости, которые не раз заставляли его совершать непростительные ошибки. Не мог он сдержать и свою похоть, сделавшую его отцом множества бастардов. Жену Алиенору (или Элеонору) Аквитанскую, отбитую в свое время у короля Франции, Генрих не без основания подозревал в заговорах и неверности и в конце концов заключил в тюрьму. Он умудрился рассориться со всеми сыновьями, с советниками, с монархами всех соседних стран. Невзлюбил его и народ, поначалу принявший анжуйского принца с восторгом, как избавителя от ужасов гражданской войны. Генрих с полным основанием мог сказать: «Постоянны в этой жизни только враги». Он проявлял мало рвения в делах веры и часто подшучивал над церковью и святыми. Святой Бернар Клервоский как-то сказал о нем: «От дьявола он произошел и к дьяволу вернется».
Энергия Генриха была столь неудержима, что мало кто мог поспеть за ним. Он редко сидел и даже за столом то и дело вскакивал, торопливо глотая недожеванные куски. При дворе его не было никакого этикета; он со всеми разговаривал одним языком и, по словам хрониста Вальтера Мапа, «не старался говорить высокопарно или возвышать себя над кем-либо». С грязными руками, весь в крови после охоты или битвы, он садился за стол и жадно ел, одновременно выслушивая доклады и прошения. Он был самым скромно одетым человеком при дворе и презирал пышность, не подходящую воину. Ему дали прозвище «Короткий плащ» (Courtmantle), поскольку он вместо подобающей королю длинной мантии носил солдатский плащ, едва доходивший до колен. На поле брани он не имел себе равных, хотя, по свидетельству одного из придворных, «был милостивей к мертвым рыцарям, чем к живым, и более горевал о погибших, чем заботился о выживших». При его дворе почти не было развлечений: король до вечера охотился или объезжал свои имения, а по возвращении устраивал настоящий переполох.
Другой придворный, архидьякон Петр Блуаский, оставил яркое описание жизни при дворе Генриха. Он жаловался, что слуги короля «не знают ни порядка, ни меры, ни резона и в своей еде, и в путешествиях, и в распорядке дня. Капелланы и рыцари едят наскоро испеченный хлеб — полусырой, из поскребков, с сором и плевелами. Вино у них то горькое, то кислое, то водянистое, то чересчур густое, то пресное, то отдающее дегтем. Я видел не раз, как даже знатнейшим господам подносили вино столь мутное, что им приходилось зажмурить глаза, стиснуть зубы и с гримасой на лице не столько пить его, сколько хлебать. Эль, который там пьют, ужасен по виду и отвратителен по вкусу. Там покупают для стола старых и больных животных и рыбу четырехдневной давности, ибо слугам нет дела до того, что их злосчастные гости заболеют или умрут; поэтому мы вынуждены набивать живот падалью и становиться могилой для уже разложившихся трупов… Не раз, когда двор покидал какой-либо город, больных придворных оставляли там умирать…
Частые переезды также прибавляют нам мучений, так как, если король пообещал где-либо остаться и даже публично объявил об этом через герольда, можно быть уверенным, что он поднимется на рассвете и обманет все ожидания, внезапно поменяв свои планы. Когда это случается, то даже больным и раненым придворным приходится следовать за их государем без всякого снисхождения к своим недугам и отдаваться на милость случая из боязни потерять то, чего у них и так нет, да и не будет. Тогда можно увидеть мечущихся в беспорядке людей, груженых мулов, спешащих за мулами, и повозки, налетающие на повозки, — видение самого Ада. И наоборот: если государь изъявил намерение отбыть откуда-либо на рассвете, он без сомнения тоже изменит свои планы и проспит до полудня. Тогда его ждут нагруженные повозки, возницы спят на козлах, придворные торговцы в страхе ждут и шепчутся; все толпятся вокруг блудниц и пажей, пытаясь узнать маршрут поездки короля. Ведь обоз короля полон актеров и прачек, игроков, маркитантов, гулящих женщин, шутов, цирюльников, жонглеров и прочих птиц того же полета… Когда же наши путешественники готовы отправиться в долгий путь, король опять меняет планы и велит заночевать в первом попавшемся месте, где занимает для себя целый дом, куда больше не пускает никого. Я скажу, если только осмелюсь, что он находит живейшее удовольствие в наших муках. Мы тем временем блуждаем по неведомым лесам, порой в полной темноте, и почитаем за счастье, если можем найти какой-нибудь грязный и зловонный хлев. Часто придворные жестоко бьются за эти хижины и обнажают мечи ради лачуги, какой побрезгует даже свинья».