Книга Босэан. Тайна тамплиеров - Луи Шарпантье

Через несколько лет Столетняя война разорила Францию: Изабо де Бавьер подписала в Труа — в Труа! — отречение Капетингов в пользу Плантагенетов.

Цивилизацию сорвало с якорей.

Попытки реставрации, предпринятые в эпоху Ренессанса, пресекались духовенством посредством пыток и костров — церковью Святого Петра или Кальвина — безразлично.

«Наша Дама» стала посмешищем для одних, грошовой продажей образков для других.

16. Обвинения

Процесс над орденом тамплиеров — юридически сложный казус. Орден пребывает под юрисдикцией папы и подотчетен только Святому престолу.

Процесс над отдельными братьями не может задевать орден в целом. Если показания братьев чернят орден — дело Святого престола разобраться и санкционировать то или иное решение.

Вердикт в таком серьезном случае выносит Вселенский собор, который традиционно с большим трудом говорит «да» или «нет».

Чтобы добиться желанного решения, необходима очень гибкая юстиция. И здесь инквизиция незаменима, ибо одинаково хорошо живет в климате и духовной и светской власти.

Что же получилось?

Светская власть лишила тамплиеров всякой защиты, Римская курия взирала на сие спокойно и благоволительно.

Между Бертраном де Го — будущим авиньонским папой — и королем Филиппом был, похоже, предварительный сговор касательно процесса, что обусловило выборы. Это более чем вероятно.

Драма процесса тамплиеров посеяла по всей Европе схизмы и ереси, которые расцвели впоследствии религиозными войнами и расколами — насколько я знаю, ни один историк не обратил на это должного внимания.

Климент V, в частности, Римская курия вообще вызвали презрение даже тех, кто вдоволь поживился добром тамплиеров.

Данте, не смешивая, разумеется, католическую церковь с папой, поместил Климента V (девятнадцатая песнь «Инферно») в «круг симонии» и сравнил этого понтифика с иудейским первосвященником Язоном, который разграбил «Храм Иерусалима», дабы купить милость сирийского короля Антиоха.

Итак, испытывали братьев порознь, чтобы обвинить орден в принципе. Инквизиторам предоставили список из ста двадцати семи вопросов — так называемой «понтификальной анкеты». Вот к чему сводились заключения следователей:

Рецепция новых братьев происходила преимущественно по ночам при закрытых дверях, капитулы собирались в секрете.

Кандидат во время рецепции возводил хулу на Святую Троицу, Святую Деву, святых мучеников и ангелов Господних.

Кандидату поверяли следующее: Христос есть ложный мессия, никогда не страдал Он во искупление грехов человеческих, но распят был за преступления свои.

Инициаторы повелевали кандидату плевание на святой крест, выказывая пренебрежение алтарю и обрядам церковным.

Они веровали — или, по крайности, утверждают сие, — что Великий магистр волен отпускать им грехи. И не только упомянутое лицо, но и визитаторы и прецепторы, даже светские.

Орденские священники нарочито пропускали в каноне мессы слова консекрации.

Поощряли новых братьев к плотскому единению друг с другом.

Во время рецепции поцелуйный обряд допускал целование губ, пупка и даже ануса.

В каждой провинции хранились идольские головы об одном, трех лицах и даже череполицые. Эти головы, мол, одаряют верных богатством, оплодотворяют почву, выращивают деревья.

Они в целях сорселлерии «освящали» цепочки, или пояса, возлагая на упомянутые головы, и носили на голом теле.

Подобные заключения порождали лавину дополнительных вопросов, как-то: наблюдалось ли сие в такой-то провинции? Во всех командорствах и королевствах? В ордене вообще? Свершалось ли сие по античным обрядам? Записано ли сие в тайных уставах? Начались ли все такие несчастия по утверждении ордена Святым престолом?

Скрупулезно исследуя «истину» один на один, добирались до ордена в целом.

После «допросов с пристрастием» признания поступали хорошо, зато перед комиссией понтификата посыпались отказы, ретрактации.

Когда члены комиссии развернули сто двадцать семь вопросов пятистам пятидесяти тамплиерам, собранным в саду монсеньора епископа, дабы парировать общие обвинения ордену, председатель, зачитав латинский текст, спросил: «Не угодно ли прослушать французский перевод?»

Присутствующие возмутились: «Латыни более чем достаточно! Не хватало еще и по-французски выслушивать подобные гнусности! Все это ложь и клевета с начала до конца».

Справедливо. Но сплошная ли ложь? В конструкции лжи, выстроенной с одной тенденциозной целью, просвечивает нечто… правдоподобное.

Заметим: более всего следователей занимает ситуация приема новых братьев. Вряд ли удалось разузнать подробности жизни Тампля, что касается ритуала вступления в орден — здесь секрет, очевидно, хранился не слишком тщательно.

Почему не подумать о роли «бизутажа», то есть казарменной шуточки, полковой остроты и т. п.

Вспомним: Тампль, прежде всего, военный орден, здесь, так сказать, принимают рекрутов, пусть многим даже не придется воевать.

Этот «бизутаж» по сути своей не в силах блистать хорошим вкусом. Кто же всерьез обидится на такую, к примеру, остроту бывалого вояки: «А ну-ка, педики, тащите ключ от склада, кто лучше всадит, тому наряд вне очереди». Легко представить рецептора, изрекающего кандидату такое «бонмо»: «Что ж, паренек, если я для тебя слишком пылкий, найдешь среди братьев кого попрохладней».

Что-то в таком духе сказал кандидату Гуго де Пейро, визитатор Франции. И добавил следователю: «По-вашему, пошутить нельзя?»

Инквизитор: «Почему вы не подумали о смысле вашей шутки?»

Гуго де Пейро: «Сказал, да и все, кто будет думать о такой ерунде».

Инквизитор гнул свое, хотя Гуго де Пейро и заявил, что статус ордена абсолютно запрещает содомию.

Инквизиторы, преисполненные важности, не имеют права смеяться над лексикой кордегардии.

Почти все тамплиеры признавали ежедневность подобных шуточек, но возмущенно отрицали практику такого рода.

Перед понтификальной комиссией они равным образом признали наличие армейских острот, но явно удивлялись выводам следователей.

И говорили примерно так:

Брат Понсар де Жизи, прецептор Пейенса: «Это подлая клевета. Никто и никогда не давал братьям разрешения на плотские соединения и прочие перверсии».

Брат Эймон де Барбонн: «Три года я стоял на часах близ комнаты Великого магистра там, за морем, и не замечал ничего подозрительного ни в его поведении, ни у братьев».

Брат Жан дю Фур: «Меня заставили признаться в данном грехе, потом я отказался от своих слов, отказываюсь и сейчас».

Брат Жан де Сент-Бенуа, прецептор Иль-Бушара: «Никогда не видел и не слышал, чтобы подобные дела творились в нашем ордене».