Книга Судьба венценосных братьев. Дневники Великого Князя Константина Константиновича - Михаил Вострышев

Умер

Умер, бедняга! В больнице военной Долго родимый лежал; Эту солдатскую жизнь постепенно Тяжкий недуг доконал… Рано его от семьи оторвали: Горько заплакала мать, Всю глубину материнской печали Трудно пером описать! С невыразимой тоскою во взоре Мужа жена обняла, Полную чашу великого горя Рано она испила. И протянул к нему с плачем ручонки Мальчик-малютка грудной… …Из виду скрылись родные избенки, Край он покинул родной В гвардию был он назначен, в пехоту, В полк наш по долгом пути; Сдали его в Государеву роту Царскую службу нести. С виду пригожий он был новобранец, Стройный и рослый такой, Кровь с молоком, во всю щеку румянец, Бойкий, смышленый, живой; С еле заметным пушком над губами, С честным открытым лицом, Волосом рус, с голубыми глазами, Ну, молодец молодцом. Был у ефрейтора он на поруке, К участи новой привык, Приноровился к военной науке, Сметливый был ученик. Старым его уж считали солдатом, Стал он любимцем полка; В этом измайловце щеголеватом Кто бы узнал мужика! Он безупречно во всяком наряде Службу свою отбывал, А по стрельбе скоро в первом разряде Ротный его записал. Мы бы в учебной команде зимою Стали его обучать, И подготовленный, он бы весною В роту вернулся опять; Славным со временем был бы он взводным. Но не сбылись те мечты! …Кончились лагери; ветром холодным Желтые сдуло листы, Серый спустился туман на столицу, Льются дожди без конца… В осень ненастную сдали в больницу Нашего мы молодца. Таял он, словно свеча, понемногу В нашем суровом краю; Кротко, безропотно Господу Богу Отдал он душу свою. Умер вдали от родного селенья, Умер в разлуке с семьей, Без материнского благословенья Этот солдат молодой. Ласковой, нежной рукою закрыты Не были эти глаза, И ни одна о той жизни прожитой Не пролилася слеза! Полк о кончине его известили, — Хлопоты с мертвым пошли: В старый одели мундир, положили В гроб и в часовню снесли. К выносу тела в военной больнице Взвод был от нас наряжен… По небу тучи неслись вереницей В утро его похорон; Выла и плакала снежная вьюга С жалобным воплем таким, Плача об участи нашего друга, Словно рыдая над ним! Вынесли гроб; привязали на дроги, И по худой мостовой Серая кляча знакомой дорогой Их потащила рысцой. Сзади и мы побрели за ворота, Чтоб до угла хоть дойти: Всюду до первого лишь поворота Надо за гробом идти. Дрогам вослед мы глядели, глядели Долго с печалью немой… Перекрестился, шапки надели И воротились домой… Люди чужие солдата зароют В мерзлой земле глубоко, Там, за заставой, где ветры лишь воют, Где-то в глуши далеко. Спи же, товарищ ты наш, одиноко! Спи же, покойся себе В этой могилке сырой и глубокой! Вечная память тебе!

Мыза Смерди 22 августа 1885

Когда впервые в журнале «Русская старина» в 1887 году появились эти слова, многие решили, что под псевдонимом К.К.Р. (иногда в начале творческого пути великий князь подписывал свои произведения тремя буквами) скрывается поэт из народной среды — он страдал горем простого солдата, плакал его слезами. Стихотворение быстро распространилось среди нижних чинов русской армии, и в «Русскую старину» стали поступать отзывы тех, кому были посвящены проникновенные строки. Написал и гвардии унтер-офицер Александр Колынин:

Певец, я твои вдохновенные строки О брате усопшем прочел. Как много души в них, как мыслью глубоки И горечью жизненных зол. Звучит в них любовь и участье к солдату, Незримые слезы видны — Певец, эти чувства покойному брату Тобой так тепло отданы.

В стихотворении «Умер» описан существовавший в те годы неприглядный порядок похорон солдата. Покойного обряжали в старый мундир, отпевали в госпитальной часовне, а не в полковом храме, взвод, назначенный для отдания последних почестей, провожал гроб только до первого поворота улицы, а затем похоронные дроги с возницей в полном одиночестве следовали до кладбища, где люди чужие предавали земле останки почившего.

Как же создавалось это замечательное стихотворение? Замечательное, кроме художественных достоинств, тем, что это были первые слова представителя Дома Романовых, которые глубоко и надолго запали в душу русскому человеку.

Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов Константин Константинович не участвовал ни в одном из сражений, но часто встречал гробы с опочившими навеки служилыми людьми, и думы об этих несчастных бередили его впечатлительную натуру.

«У нас умер матрос Качинцев, роты Высочества, от продолжительной дизентерии. Его вынесли в здешнюю деревянную церковь» (11 октября 1877 г.).

«В 9 ч. в церкви началась заупокойная служба. Эту церковь видно из наших окон. Она каменная с маленькой колокольней над входом, крытая черепицей… Наш покойник лежал посреди церкви в деревянном некрашеном гробу, к четырем углам которого были прилеплены восковые свечи… Двое грязных оборванных сельских священника наперерыв бесконечно гнусили молитвы, из которых я только и понял «Аллилуйя». Кончилась служба. У покойника брат был, он все время стоял впереди у гроба. Он закрыл лицо мертвого простыней, которой покойник был покрыт до половины груди, гроб накрыли крышкой и вынести из церкви. Взвод взял на караул, музыка заиграла «Коль славен» и пошли за гробом. Кладбище на горе, далеко от деревни. Мы шли за гробом под звуки похоронного марша. Подошли к могиле, приподняли крышку гроба, священник полил на тело покойника вина. Гроб снова закрыли, с крышки сняли флаг, тесаки, продели под гроб веревки и тихо спустили его в могилу под звуки «Коль славен». Забросали могилу землей, вставили крест» (12 октября 1877 г.).

Сколько подробностей похорон матроса! Гораздо больше, чем от встреч с российскими и иностранными монархами и от их погребений. Но должно было пройти еще долгих восемь лет, прежде чем великий князь решится описать в стихах похороны солдата. Он, конечно, уже не помнил тот давний случай, как и сотни других, когда ему приходилось идти за похоронными дрогами и каретами. Участие во множестве похорон было одной из его непременных обязанностей, как по долгу царской службы, так и по нежеланию огорчить своим отказом родственников почившего.