Книга Майя. Загадки великой цивилизации - Дэвид Дрю

Третью сакральную книгу майя в 1866 году обнаружил в Мадриде Брассёр де Бурбур. Древний манускрипт на 70 страницах принадлежал профессору палеографии, страстному собирателю старинных рукописей Хуану де Тро-и-Ортолано, который объявил себя ни много ни мало потомком самого Кортеса. Брассёр одолжил манускрипт для печатной публикации, что, собственно, и сделал в 1869 году, озаглавив вышедшее издание «Кодексом Троано», — так он соединил элементы сложной фамилии хозяина раритета. Заполучив в руки заветный манускрипт и «подсказку» — алфавит де Ланда, Брассёр пребывал теперь в полной уверенности, что таинственная письменность майя будет вот-вот расшифрована.

Сегодня у меня есть все. Мне доступны теперь любые письмена, и даже несмотря на многочисленные вариации одного и того же знака в некоторых случаях, тот самый «ключ», который я использовал, чтобы прочитать «Кодекс Троано», позволит мне прочитать и дрезденский манускрипт и мексиканский из Имперской библиотеки («Парижский кодекс» ), так же, как и письмена Паленке и надписи на монолитах в Копане.

Итак, в руках у Брассёра оказались материалы, лингвистический анализ которых должен был привести, по его мнению, к подлинному научному прорыву. Однако, как выяснилось позже, ожидания были чересчур оптимистичными. Пылкому французу так и не удалось понять смысл отдельных слов, предложений и целых текстов. Иероглифы майя через толщу столетий упорно не желали материализоваться в звуки и понятные слова. Брассёр находил то там то здесь похожие по написанию знаки, выстраивал их определенным порядком, пытался хотя бы приблизительно догадаться об их значении, но всё было тщетно: упрямые иероглифы не собирались сдаваться. Еще одна проблема Брассёра, хоть это и может показаться забавным, заключалась в том, что он пытался читать майяские тексты задом наперед, то есть в неправильном направлении. Он «проходил» столбец иероглифов сверху вниз, а затем принимался за соседний столбец слева, то есть пытался прочесть их на манер китайских — сверху вниз и справа налево. На самом деле читать письмена майя следовало слева направо и снизу вверх — это в 1882 году установил американский исследователь Сайрус Томас. Ну а Брассёр, глубоко разочаровавшись, должен был признать свое поражение, однако этого не сделал и вместо этого стал всех уверять, что прочитал майяские тексты, не объясняя, правда, каким образом. Его фантазии позабавили многих: так, Брассёр уверял, что тексты майя посвящены… пропавшей Атлантиде. По его словам, выжившие атланты перебрались в Месоамерику и основали цивилизацию майя. Интересно, что Брассёр настолько уверовал в свои фантазии, что без устали пропагандировал их вплоть до своей смерти в 1874 году.

Тем не менее значение открытий и методологию изучения письменности майя, предложенную Брассёром, умалять ни в коем случае нельзя. Он правильно подтвердил значение и произношение некоторых известных иероглифов и открыл значение некоторых новых, таких как знак «кин», обозначающий один из дней года; иероглиф «тун», обозначающий 360-дневный период и иероглиф «у», выполняющий функцию обычной буквы алфавита.

После смерти Брассёра эстафету по изучению письменности майя подхватил де Росни. Уже в 1875 году мадридский Археологический музей приобрел еще один фрагментарный кодекс майя, так называемый «Кодекс Кортезианус». Ходили слухи, что артефакт привезен в Европу самим Кортесом. Де Росни тотчас же примчался в Мадрид и убедился, что новая находка есть не что иное, как недостающая часть «Кодекса Троано». Обе части сегодня находятся в Музее Америки в Мадриде и известны ученому миру под общим названием «Мадридский кодекс».

По результатам своих собственных исследований кодексов де Росни удалось определить иероглифы, обозначающие стороны света. Но главной его заслугой стала уверенность, что знаки в алфавите де Ланда — не просто «буквы», а нечто иное. Очень немногие в ту эпоху думали так же, как Росни, но время показало, что они оказались правы.

Впервые настоящего прогресса в дешифровке письменности майя добился немецкий исследователь Эрнст Форстеман в период между 1880-м и 1900-м годами. В этом Форстеману прежде всего помогала занимая должность — он служил имперским библиотекарем в Дрездене, поэтому любой артефакт или манускрипт находился у него перед глазами. Имея непосредственный доступ к реликвиям, он позаботился о публикации нескольких прекрасных факсимильных изданий, за что мы, потомки, безумно ему благодарны.

Когда Форстеман приступил к своим изысканиям, ему было 58 лет, но несмотря на возраст, в последующие четверть века он опубликовал 50(!) работ по иероглифической письменности майя. Лингвист, сын видного математика, Форстеман был необычайно скрупулезным и дисциплинированным исследователем, и поэтому нет ничего удивительного в том, что он считается одним из столпов в области изучения письменности майя. Он увидел, что работа с алфавитом де Ланда ничего не дает, и поэтому сосредоточился на других аспектах истории и языкознания, таких как календарь, мифы, точки и столбики как составные части письма, сами тексты кодексов и сведения, собранные Пио Пересом и опубликованные Стефенсом. К моменту своей смерти в 1906 году Эрнст Форстеман, как и его современники, имел уже четкие представления о таких фундаментальных вещах, как календарь майя и их астрономические и математические познания. Стало точно известно, что календарь майя базируется на двух великих циклах — 260-дневном цолькине и 365-дневном хаабе, чуть укороченном, по нашим представлениям, земном годе (как известно, в году 365, 25 дня). Комбинация, а точнее, совпадение этих двух циклов, носящее название Календарного Круга, в точности повторяется каждые 52 года. Форстеман также разобрался в системе так называемого долгого счета и открыл, что за его начало принят день 4 Ахау 8 Кумху Календарного Круга. По всему выходило, что в основе всех расчетов у майя лежала двадцатиричная система исчисления, а не десятичная, как у нас. Кроме того, исследователь обнаружил в «Дрезденском кодексе» так называемые эфемериды Венеры, то есть таблицы с точными координатами утренней планеты на небосводе, и точные даты предстоящих лунных затмений!

В свое время Стефенс не раз говорил, что следующим за ним поколениям предстоит гигантская работа. Действительно, изучив лишь небольшую часть наследия майя в своих двух экспедициях, он осознавал, что основная, и быть может, самая интересная его часть все еще скрывается в непролазных тропических джунглях. Очевидно, великий путешественник имел в виду труднодоступные районы гватемальской низменности и плоскогорья. Эта мысль встречается в одной из его книг, где он рассказывает, как во время экспедиции по пути из Гватемалы в Паленке в маленьком местечке Санта-Крус-дель-Киче они встретились с удивительным человеком — местным падре, который прожил в гватемальском высокогорье 30 лет. Когда-то он начинал свое служение Господу в городке Кобан, где и услышал от местных прихожан фантастические истории о том, что «далеко за северными склонами гор находится большой обитаемый город, населенный индейцами, который сохранился в том же виде, каким был до открытия Америки». Заинтересовавшись услышанным, молодой священник взобрался на гору, и его взору открылся вдалеке «большой город с белыми, сверкающими на солнце башнями». Однако посетить это место у падре недостало духу: поговаривали, что жители города убивали всякого непрошеного гостя. Не решились побывать там и Стефенс с Казервудом. Правда, сам Стефенс объяснял это тем, что тогда у них не было ни времени, ни ресурсов для организации еще одной серьезной экспедиции. Кстати, во время своего второго путешествия по северу Юкатана он подумывал о том, чтобы углубиться в южные тропические леса, однако тотчас же отказался от этой идеи, только представив трудности, с которыми пришлось бы столкнуться ему и его команде. Нет, это для более молодых и энергичных исследователей, решил он, которые непременно обследуют нетронутый район, раскинувшийся от Белиза до Гватемальской равнины и долины реки Усумасинты. Ну а пока…