Книга Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Однако не все так гладко в отношениях между ними. Холодность проскальзывает в них. А если назвать вещи своими именами, то — отчужденность. Друзья же царевича даже говорят об опасности для его жизни, будто предвидя ее.

Вспомним письмо царевича, написанное 21 сентября 1707 года из Смоленска, одному из друзей.

«Получил сегодня письмо от батюшки. Изволит писать, чтоб мне ехать к нему в Минск… и оттуда пишут ко мне друзья мои, чтоб мне ехать без всякого опасения, и мню, что к вам скоро буду без опасения».

О сложности взаимоотношений догадывались многие. Разные слухи ходили по Москве и строящейся новой столице. Об одном из них, докатившемся до Франции, сообщал еще в 1705 году из Парижа русский посол А. А. Матвеев в письме генерал-адмиралу Ф. А. Головину: «Притом он (Дебервиль, чиновник французский. — Л.А.) спрашивал меня за столом, что истинно ли, будто государь наш при забавах некоторых разгневался на сына своего… Велел его принцу Александру (А. Д. Меншикову. — Л.А.) казнить, который, умилосердяся над ним, тогда повесить велел рядового солдата вместо сына. Назавтра будто хватился государь: «Где мой сын?» Тогда принц Александр сказал, что то учинено над ним, что сказал. Потом от печали будто был вне себя. Пришел тогда принц Александр, увидел, что государю его стало жаль: тотчас перед ним жива царевича привел, что учинило радость неисповедимую ему. Тот же слух того ж дни по всему французскому прошел двору, чего не донесть не смел». (Письмо разыскано и опубликовано впервые было В. Вилимбаховым. — Л.А.)

Молва, как видим, связывает воедино три имени: Петра, Алексея и Александра Меншикова. Есть и четвертое лицо, но оно — в тени.

Положение мекленбургской пленницы, к которой все более привязывается царь, упрочивается с рождением дочери. Увеличивается быстро и значение ее. Увеличивается, оговоримся, в кругу лиц, близких к Петру. Народ же и солдатство заявили недовольство на связь царя с безвестною красавицей из лифляндских краев. «Неудобь сказываемые» толки катились по Москве.

— Не подобает монаху, так и ей, Катерине, на царстве быть: она не природная и не русская: и ведаем мы, как она в полон взята (24 августа 1702 года. — Л.А.), — говорил один из старых солдат, — и приведена под знамя в одной рубахе, и отдана была под караул, и караульный наш офицер надел на нее кафтан…

Московиты внимательно слушали служивого.

— Она с князем Меншиковым его величество кореньем обвели, — продолжал он. — И только на ту пору нет солдат, что он всех разослал, а то над нами (понимали все, что над Меншиковым и Екатериной) что-нибудь да было б!

«Катеринушка», действительно, словно кореньем обвела Петра, — пишет М. Семевский. — В разгаре борьбы своей с Карлом, полагая жизнь свою в опасности, государь не забыл ея и назначил выдать ей с дочерью 3000 руб., — сумма значительная относительно своего времени и известной уже нам бережливости Петра…

Любовь выражалась не в одних посылках устерсов да бутылок с венгерским: она высказывалась в постоянных заботах государя о любимой женщине: забывая первенца-сына и его воспитание, решительно изгладив из своей памяти образ злополучной первой супруги, а за ней и первой метрессы (Анны Монс. — Л.А.), Петр как зеницу ока хранил вторую и более счастливую фаворитку.

Суровый деспот, человек с железным характером, спокойно смотревший на истязание на дыбе и затем смерть родного сына, Петр в своих отношениях к Катерине был решительно неузнаваем: письмо за письмом посылалось к ней, одно другого нежнее, и каждое полное любви и предупредительной заботливости.

Государь тосковал без нее: тоску по ней он стал заявлять очень рано, — еще в 1708 году, хотя тогда это высказывалось шуткой, ею и покрывалось желание видеть подле себя «необъявленную» еще подругу: «Горазда без вас скучаю», писал он ей из Вильно; а потому, что «ошить и обмыть некому…». «Для Бога ради приезжайте скорей», — приглашает государь «матку» в Петербург, в день собственного приезда в возникавшую столицу: — «А ежели за чем невозможно скоро быть, отпишите, понеже не без печали мне в том, что ни слышу, ни вижу вас…» «Хочется (мне) с тобою видеться, а тебе, чаю, гораздо больше, для того что я в двадцать семь лет был, а ты в сорок два года не была…»

Приглашения приезжать «скоряя, чтоб не так скучно было», сожаления о разлуке, желания доброго здоровья и скорейшего свидания пестрили чуть не каждую интимную цидулку сорокадвухлетнего супруга».

Конечно же не знал царь (а если б и знал — что с того!), как жадно внимала в ту пору речам архимандрита Досифея несчастная Евдокия, красивая лицом и душой. Рождалась с его словами у нее надежда, что, может быть, все образуется, объединится семья, станут жить вместе, как прежде, проклятые немцы наконец-то откроются государю и увидит он их в истинном свете и отвернется от них.

Молилась, жарко молилась о том в монастыре суздальском инокиня Елена, постепенно, однако ж, теряя веру в исполнение желаемого.

Царь душой и телом прикипел к фаворитке.

«…Чем поддерживала «Катеринушка» такую страсть в Петре, в человеке, бывшем до этого времени столь непостоянным! — пишет далее М. Семевский. — Что приносила с собой эта женщина в семейный быт деятельного государя.

С нею являлось веселье; она кстати и ловко умела распотешить своего супруга — то князь-папой, то всей конклавией, то бойкой затеей веселого пира, в котором не затруднялась принять живейшее участие. Мы тщательно вглядывались в живописные портреты этой, по судьбе своей, замечательной женщины; портреты эти современны ей и ныне украшают Романовскую галерею в Зимнем дворце. Черты лица Катерины Алексеевны неправильны; она вовсе не была красавицей, но в полных щеках, в вздернутом носе, в бархатных, то томных, то горящих (на иных портретах) огнем глазах, в ее алых губах и круглом подбородке, вообще во всей физиономии столько жгучей страсти; в ее роскошном бюсте столько изящества форм, что не мудрено понять, как такой колосс, как Петр, всецело отдался этому «сердешнинькому другу»… Петр любил «Катерину» сначала, как простую фаворитку, которая нравится, без которой скучно, но которую он не затруднился бы и оставить, как оставлял многочисленных и малоизвестных «метресс»; но, с течением времени, он полюбил ее как женщину, тонко освоившуюся с его характером, ловко применившуюся к его привычкам.

Женщина, не только лишенная всякого образования, но даже, как всем известно, безграмотная, она до такой степени умела являть пред мужем горе к его горю, радость к его радости и вообще интерес к его нуждам и заботам, что Петр, по свидетельству царевича Алексея, постоянно находил, что «жена его, а моя мачиха — умна!» и не без удовольствия делился с нею разными политическими новостями; заметками о происшествиях настоящих, предложениями насчет будущих».

Эта безграмотная и необразованная женщина, однако, с самого начала (выскажем нашу догадку) знала, чего хотела. Именно она после смерти мужа оказалась на троне.

XV

Но пора вернуться к царевичу.