Книга Проклятие Клеопатры - Анна Данилова

— Зоя, какие глупости ты говоришь! Вот увидишь, ты приедешь к нему, и он сделает тебе предложение.

Она так и не смогла признаться Кате, вернее, себе, что и сама не готова к таким переменам в жизни. Что она не представляет себе, что будет с ними, с ней и Максом, когда Саша узнает о его существовании, когда, скорее всего, сделает ей предложение. Зная его совсем немного, она могла предположить, что он, возможно, растеряется. И как мужчина благородный и влюбленный в нее (или она все это себе придумала?) позовет с собой в Париж. А возможно, у него есть квартира и в Москве или… Так неприятно и стыдно было думать о таких материальных вещах, словно она собирается замуж по расчету! Но, с другой стороны, она же растит его ребенка, сама платит за квартиру (спасибо Юре, который научил ее копить деньги, и она собрала приличную сумму, работая сначала в «Нимфе», а потом и в ресторане). Хотя зачем она себя обманывает? Что бы она могла одна? Юра активно помогает ей, покупает продукты, подкидывает деньги. К тому же у нее собралось довольно много украшений, которые ей надарил Захаров как раз в то время, когда она только начала работать в ресторане.

О своей беременности она ему так и не рассказала, скрыла, и неизвестно, какая последовала бы реакция, если бы он узнал, что она, отказавшись родить ему ребенка, забеременела неизвестно от кого. Да какая уже разница? Кто он ей, благодетель, влюбленный в нее мужчина или просто «господин Захаров», который ищет живой инкубатор, чтобы получить за деньги готового наследника или наследницу? Скорее, третье. Ему трудно понять, что не каждая женщина, выносив в своем чреве ребенка и родив его, готова расстаться с ним за деньги.

Не рассказала Зоя Кате и о другом своем страхе. Сейчас, оглядываясь назад и вспоминая оправдания, касающиеся ее рода занятий, она испытывала стыд. Да, она любила танцевать и ничего другого не умела и не давала себе труда подумать об этом, хотя бы попытаться найти другую работу. Танцевать можно на сцене театра, и тогда это уже совсем другое, и общество будет к тебе относиться иначе. Но стрип-клуб, ресторан — чем будут гордиться ее сыновья, когда узнают об этом? А что подумает о ней Шорохофф? То же, что и все. И никогда и никому она не докажет, что не занималась проституцией. Она сама придумала себе такое вот прикрытие, мол, деньги не пахнут и танцевать можно где угодно. Но не голой же! Кто так затуманил ее мозги, кто заставил ее так легко отнестись к своей работе в «Золотой нимфе»? Юра? Нет, он как раз собирался предложить ей работу в своем танцевальном проекте. Но о подробностях этого проекта она так ничего и не узнала. И ни о чем его не расспрашивала. Да она законченная эгоистка! Ей было достаточно видеть Юру, чтобы почему-то решить, что у него все хорошо. Но она ничего, совершенно ничего не узнала о его партнере, любимом человеке. Так нельзя. Они же друзья, а она, выходит, никогда и не интересовалась его жизнью. Да, он выглядит вполне довольным, спокойным и при деньгах, но кто знает, что творится в его душе, есть ли у него проблемы?

И почему только все эти мысли полезли в голову именно сейчас, когда она должна думать только о Саше, вспоминать нежность, с какой он ее обнимал и говорил о любви?

Да, она боялась его. Боялась, что он узнает, что она работала стриптизершей, будучи беременной. Что его ребенок, находясь в ее теле, видел мужчин, которые хотели ее. Что она принесла ребенка в стрип-клуб, что осквернила плод этими грязными танцами. Шорохофф, романтик, человек слегка не от мира сего, будет потрясен, когда узнает о ней правду. Его разочарование может повлиять на его творчество, возможно, он на какое-то время перестанет творить, и виновата в этом будет она.

Да, она досталась ему девственной, и это, возможно, сыграло свою роль, возбудило в нем самые чистые чувства и разбудило чувство ответственности. И вдруг он узнает, что она… Нет, этого нельзя допустить.

Все приятные воспоминания, все то, чем она была счастлива, были отодвинуты, вернее, задвинуты в темный угол, куда она теперь просто не имеет права заглядывать. Она не может стать женой такого человека, как Шорохофф. Она недостойна его. А потому ей надо исчезнуть.

— Катя, я недостойна его, — прошептала она, глотая слезы и видя в подруге единственного человека, с которым она могла бы поделиться, тем более что Катя работала в «Золотой нимфе» и знала о клубе многое. — Я беременная танцевала голая перед мужчинами. И даже если я промолчу, правда рано или поздно все равно вылезет наружу.

— Зоя, что ты такое говоришь! Да ты единственная, быть может, кто не спал с клиентами! И ничего стыдного в твоей работе нет. Ты же зарабатывала для ребенка! И не проституцией, хотя если бы ты даже и была проституткой, то я бы лично тебя не осудила.

Зоя горько усмехнулась. Катя — добрая душа.

— Но Шорохофф — мужчина. И теперь, когда остается один шаг до брака, да-да, он говорил мне об этом, даже и не зная о ребенке…

Произнося эти слова, она словно сама открывала для себя новость, которую приберегла, чтобы обдумать его предложение в тишине и покое. Да, он же ей так и сказал, что не представляет себе жизнь без нее, что любит ее. Что они должны быть вместе. Только сначала ему нужно уладить свои имущественные дела. Там, в его гостиничном номере, она словно потеряла рассудок, плохо соображала. Она чувствовала только его тело, его руки, которые обнимали ее, гладили по голове, лицу, его губы, которые целовали ее с такой нежностью, что перехватывало дыхание. И ей там, в постели, было вполне достаточно того, что они просто рядом. Мечтать о том, чтобы быть с ним всегда, она себе не позволяла.

— Он сделал тебе предложение?

— Не знаю… Катя, я уже ничего не знаю… Быть может, он ведет себя так со всеми своими поклонницами…

Произнеся эти слова, она предала его. Зачем? Чтобы было легче отказаться от него?

— Ты только представь себе: вот мы поженились, живем счастливо, и вдруг ему кто-то показывает фотографии, где я в кабинете танцую перед мужчиной… Я не выдержу разрыва. Лучше уж не привыкать к счастью.

— А я бы на твоем месте ему сама все рассказала. Причем как бы между прочим. И про ребенка — тоже.

— Про ребенка — между прочим?

— Нет, ты же все поняла…

— Прости меня, Катя.

Зоя допила остывший чай.

— Пойду спать.

Она закрыла лицо руками и заплакала.

15

Сева так и не признался Захарову, что это Зоя взяла деньги из сельского магазина, что она жива. Это было всего лишь его предположение, но если это не они с напарником ограбили сельпо, то кто еще, кроме Зои, которую оставили совсем без средств к существованию, придумал ей жестокую игру на выживание?

Он хотел, чтобы Захаров нервничал, чтобы думал, что натворил что-то ужасное, непоправимое. Чтобы они с Убейконем поняли, наконец, что так издеваться над людьми нельзя. Понимая, что он не имеет права высказываться по этому поводу, что может просто потерять работу, он молчал, хотя всем своим видом выражал озабоченность, нагоняя опасную тоску на и без того перепуганного Захарова.