Книга Любовь - азартная игра - Барбара Картленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Могла ли она, любя маркиза, жить на Беркли-сквер? И как было бы унизительно, если бы он догадался о ее чувствах к нему?
— Я люблю его! — произнесла она громко, и ветер подхватил ее слова.
Тандерер навострил уши, и она снова ощутила на губах поцелуй маркиза и огонь, зажженный в груди этим поцелуем.
Идона приехала домой рано, когда солнце только поднималось. Стекла золотились от первых лучей, и девушке казалось — все радуется ее возвращению.
Она въехала на двор и услышала, как Меркурий принялся бить копытом и тихо ржать, почуяв хозяйку.
Идона спешилась, из конюшни вышел Нэд и остолбенел, уставившись на нее.
— Ой, а мы вас и не ждали, мисс Идона!
— Я приехала на лошади его светлости, Нэд.
— Превосходное животное! — оценил Нэд.
— Он донес меня из Лондона как на крыльях, — ответила Идона. — Его светлость, я думаю, сегодня сам приедет за ним, но кто бы ни приехал, говори — меня нет, и ты не знаешь, где я.
Нэд пытался понять:
— Вы уезжаете?
— Да, — твердо сказала Идона. — Я уезжаю. Нэд приготовил пустое стойло для Тандерера, а она пошла поздороваться с Меркурием.
Он так обрадовался, так тыкался мордой, что она подумала: если даже никто ее больше не любит, то у нее есть Меркурий, он будет любить ее всегда.
Она долго пробыла у него, потом прошла в дом и удивила Эдама с женой. Они завтракали, и при виде Идоны едва не уронили ложки от удивления.
Идона сказала им то же самое, что и Нэду, — приехала на лошади маркиза, но сейчас же отправляется дальше.
Они ей, конечно же, поверили, ведь Идона так замечательно выглядела в новом дорожном платье.
Выпив чашку чая, перекусив на кухне, она пошла наверх, в свою спальню.
Боже, как же не похож ее старый, уютный дом на роскошный особняк маркиза!
Пожалуй, впервые Идона посмотрела на свой дом отстраненным взглядом. Да, с точки зрения маркиза, это настоящая бедность.
— Но это мой дом, и мне некуда больше идти. Она уже решила, что делать, чтобы маркиз не заставил ее вернуться в Лондон, где, без сомнения, ей придется выйти замуж за графа Баклиффа.
Идона сняла красивое платье и повесила подальше в шкаф. Потом надела старенькое платьице, которое носила уже не один год.
Посмотрела в зеркало и усмехнулась: увидел бы ее в нем граф! Наверняка прекратил бы ухаживания.
Идона спустилась по лестнице и вышла в сад.
Она сказала Эдаму, что за ней должен приехать экипаж, и если он не появится тотчас после завтрака, то она пойдет ему навстречу по дороге.
Она знала, что ни Эдам, ни его жена не будут следить за ней: при всем желании они не в силах выйти из дома.
А может, было бы лучше всего, если бы маркиз поселил ее в маленьком деревенском домике? Почему она раньше не подумала и не предложила ему это?
«Слишком поздно. Я никогда больше не сумею с ним поговорить. И даже не услышу его насмешек».
Идона пыталась успокоиться, говоря себе, что он чрезмерно насмешлив, циничен и придирчив. Но что она может сделать с собой — она его любит!
Закрыв за собой калитку, она пошла дальше через сад. Никто не должен ее видеть, все должны поверить, что ее нет дома.
По дороге из Лондона она составила план и детально продумала его. Она обманет маркиза, он поверит, что она уехала на край света, и никогда не найдет ее!
Идона тут же горько возразила себе, что он и не попытается искать, если только граф Баклифф не подтолкнет его к этому.
Она миновала сад, старый мостик через ручей, потом оказалась в парке и подошла к высокому дереву. Это было особенное дерево.
В детстве Идона любила лазить по деревьям, и отец построил для нее домик на этом дереве, остроумно назвав его вороньим гнездом. Она любила сидеть там и наблюдать.
Осторожно она влезла на дерево; оно уже состарилось, кора засохла. В деревянном полу появились щели, а в соломенной крыше — дырки, через которые заливал дождь. Вот маленький деревянный столик, за которым она поила чаем кукол. А вот два стула, на которых она усаживала друзей, деревенских сверстников.
К. своему удивлению, Идона совершенно забыла про книги, которые любила здесь читать. Как дороги они ей были!
Страницы загнулись от сырости, переплет выцвел, но взяв их в руки, она снова почувствовала себя девочкой, у которой все хорошо и нет причин для беспокойства.
И бояться нечего, в любой момент можно побежать к маме.
День был в разгаре, когда она посмотрела в сторону дороги и увидела, как и ожидала, экипаж.
Скорее всего маркиз отправил одного из своих конюхов за Тандерером и велел спросить, дома ли она.
Сквозь ветки деревьев Идона наблюдала за приближающимся экипажем, и с удивлением увидела не только конюха, но и няню с багажом.
Она смотрела и не верила собственным глазам, но потом поняла: маркиз вычеркнул ее из своей жизни.
Что ж, она это ожидала, но, правда, не так быстро.
Отправив няню обратно с вещами, он ясно дал понять, что Идона не годится для жизни в обществе.
Но одно дело говорить так о самой себе, и совсем другое понять, что и маркиз так думает и даже не протестует против ее бегства из Лондона.
Итак, маркиз умывает руки, она остается без денег, без крыши над головой, предоставленная самой себе.
Будущее рисовалось ей бесконечно туманным.
А может, побежать, остановить экипаж, не дать ему уехать обратно на Беркли-сквер без нее? Сказать, что передумала и готова вернуться?
Она могла бы поскакать на Тандерере, если бы захотела, а няне просто не надо было бы выходить из экипажа, вот и все.
Потом Идона печально покачала головой — если она так поступит, то маркиза снова возьмется за свое, и очень скоро появится граф Баклифф.
«Бесполезно, — грустно вздохнула Идона, — если бы даже граф предложил мне весь мир и небеса, я бы все равно отказалась. Я лучше умру с голоду, чем выйду за него замуж».
Конечно, маркиза и маркиз сочтут, что она просто глупа, но они не в силах приказать ей выйти замуж за нелюбимого.
«И вообще, как я могу кого-то еще любить, если я люблю маркиза?» — спросила она себя.
Как ужасно осложнилась ее жизнь! И теперь, что бы она ни делала, — все пойдет не так.
Какое найти решение и избавить себя от позорного возвращения в Лондон с извинениями за побег?
И всякий раз, стоило ей лишь представить дом в Лондоне, а в нем — маркиза, Идона тут же ощущала на себе горячие руки графа, его твердые губы.