Книга "Мессершмитты" над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 - Йоханнес Штейнхоф

Мы проехали знакомым маршрутом до виллы. Белая дорога мерцала в сумраке, отражая светлое небо. Пешеходы и запряженные ослами повозки, спешившие в город, были видны лишь как темные силуэты; только лица людей освещались последним светом. В деревне в седловине горы, как всегда в этот час, перед тратторией[72] стояла толпа людей. Я сбросил скорость, чтобы свернуть на узкую дорожку. Единственным ответом на мое приветствие был вялый ропот. На доме около поворота кто-то написал неровными метровыми буквами, все еще видимыми в наступающей темноте: «VINCEREMO!»[73]

Толстяк объявил, что краны работают, но я должен поспешить, если хочу принять душ, прежде чем воду снова выключат. Когда я раздевался, зазвонил телефон. Дежурный офицер сообщил, что после обнаружения большого соединения военных кораблей, двигающихся от Мальты, объявлена общая тревога. Задача эскадры состояла в том, чтобы на рассвете вылететь на разведку и перехватывать бомбардировщики. Это было похоже на любой другой день: вы забываете то, что делали сегодня, и думаете о том, как выполнить завтрашнее задание. Таков был наш образ жизни в течение последних четырех лет, но на самом деле наша жизнь стала такой перед войной, когда мы еще только учились летать.

Снова появились «веллингтоны», и, когда начали падать первые бомбы, я оправился в грот. Я обнаружил, что все до одного снова собрались там, поскольку теперь стало традицией проводить ночь таким образом.

Они выслушали мой рассказ о бомбежке Комизо и вынужденной посадке на «шторьхе», как будто это было самое рядовое происшествие. Все здесь привыкли к убийствам, разрушениям и смерти. При этом они не сделали никаких комментариев, когда я пересказывал свой разговор с генералом.

– Доктор вернулся из Мессины, – объявил Толстяк. – Он сказал, что хочет зайти и поговорить с вами.

Доктор Шперрлинг сопровождал раненых на паром n вернулся с медицинскими препаратами, которые выпросил на складе. Он был нашим духовным отцом, заботившимся обо всех наших болезнях и духовных потребностях, и мы ужасно тосковали без него в течение этих двух дней, пока он отсутствовал. Как гинеколог он фактически был немного неуместен в нашем полностью мужском сообществе. Его мобилизовали с началом войны и, поскольку он немного летал на планерах, назначили в эскадру, в которой он с тех пор и оставался.

Его появление в гроте было встречено радостными возгласами. Польщенный теплым приемом, он широко улыбнулся, показывая свои плохие зубы.

– Привет, доктор, мы думали, что вы, должно быть, дезертировали. Что делают девочки в Мессине? – рассмеялся кто-то.

Доктор Шперрлинг никогда не терялся с ответом:

– Что я буду делать для вас, так это продолжать накачивать атебрином, пока вы еще не столь желты, как китайцы, но девочки будут последним, что придет вам в голову!

Независимо от температуры он носил китель хаки с накладными карманами. Если кто-то жаловался на то, что заболел, он немедленно начинал молча рыться в них перед тем, как извлечь пилюли всех размеров и разновидностей, таблетки от малярии, тропических болезней, диареи.

– Мессина выглядит ужасно. Тяжелые бомбардировщики почти все время атакуют ее. Паромы не могут использовать порты в Мессине или в Реджо. Они теперь идут в запасные гавани, но два больших парома уже утонули. Военные грузы доставляются на десантных судах и на паромах «Зибель», и эта работа выполняется весьма успешно. Наша зенитная артиллерия потрясающа. Вы понятия не имеете, какой заградительный огонь она ведет при каждом налете. Осколки, падающие вниз, шумят подобно ветру, дующему сквозь крону деревьев.

– Несомненно, док, – дружелюбно сказал Кёлер. – Мы знаем, на что это похоже, только слышим это не так. Приходите к нам через некоторое время, когда мы, взлетев, на высоте 7700 метров видим вблизи тяжелые бомбардировщики, и эти грязно-серые взрывы перед вашим носом, и осколки летят всерьез, – если не возражаете против моих слов. Но если я когда-нибудь буду сбит нашей зенитной артиллерией, то действительно подумаю, что сошел с ума.

– Если у вас еще останется ум, – раздался голос из темноты.

– На шоссе между Мессиной и Палермо всегда большое движение, – продолжал доктор. – Но их истребители-бомбардировщики работают главным образом против дорожных мостов и туннелей. Недавно они стали атаковать одиночные автомашины. И явно наслаждаются этим.

Я не мог заснуть, хотя устал как собака. До этого времени я отказывался признаться самому себе, что уже долго был добычей беспокойства, формы внутренней эрозии, которая весьма отличалась от чувства страха. Страх всегда появлялся в какой-то конкретной ситуации, например непосредственно перед перехватом противника или в середине боя, когда ты понимал, что у тебя на хвосте «спитфайр». Но если возникала такая ситуация, ты мог сражаться и действовать, и с изменением ситуации страх уходил. Чувство беспокойства, однако, приходило изнутри. Оно неизменно возвращалось на определенной степени морального истощения, когда вы были бессильны справиться с ним. Многие из самых храбрых прибегали к спиртным напиткам, чтобы рассеять это беспокойство. Несомненно, Фрейтаг был одним из них. Я переживал эту форму беспокойства в течение долгого времени, с тех пор как мы потеряли уверенность в победе. Оно распространилось среди нас той ночью, когда мы были отрезаны на аэродроме в Калинине и могли слышать «ура» наступающих русских, не имея возможности ничего сделать. То же самое было на мысе Бон – последнем выступе Африки, остававшемся у нас в руках, – мы готовились бежать и еще не знали, удастся ли это нам.

И сейчас чувство беспокойства людям вокруг меня снова не давало спать или превращало сон в чуткую, тревожную дремоту на неудобных раскладушках. И это не имело ничего общего со страхом, который затрагивал каждый орган человека, парализовывал его на несколько секунд и от которого пересыхало во рту. Такие реакции вызывались внешними воздействиями и могли разительно отличаться. Например, я в прошедший полдень летел без мыслей в голове и не сразу почувствовал тревогу, которую должен был чувствовать при виде американских истребителей.

Подобные потрясения – неотъемлемая часть воздушного боя – могли быть спрогнозированы по мере того, как вы начинали осознавать самого себя и собственные реакции. Но было невозможно предвидеть все ситуации и способы, которыми можно было бы на них реагировать. Никто никогда не знал, что ждет его. Судьба нередко давала своей жертве время разобраться. Если его поврежденный самолет летел, то у пилота был выбор: сможет ли он преобразовать удивление или внезапность в необходимые действия, или же паника возьмет верх? Судьба также предоставляла ему время, чтобы перебороть себя или же, если удар был внезапным и сокрушительным, с горечью осознать человеческое бессилие, когда пылающий самолет падал на землю в пикировании, не поддающемся контролю.

ДЖЕРБИНИ/ТРАПАНИ, 5 ИЮЛЯ 1943 Г

Наши собственные военно-воздушные силы имели слишком мало самолетов, чтобы позволить нам атаковать врага одновременно и мощно над Сардинией и Сицилией.