Книга Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938-1945 - Сабуро Сакаи

Через сорок пять минут после взлета у меня под крыльями промелькнула расположенная в Порт-Морсби авиабаза. Я заметил большое количество стоящих на земле самолетов различных типов. Многие из них поспешно пытались убрать с открытого пространства летного поля в укрытия, расположенные в густой растительности джунглей, окружавших аэродром противника. Орудия ПВО молчали – мы, по всей вероятности, находились слишком высоко. У нас была отличная возможность для атаки с бреющего полета: мы могли бы расстрелять находящиеся на земле самолеты еще до того, как их успели бы убрать в укрытия, и спасти от огня наших пушек. Но нам было приказано, совершая ознакомительный полет, вступать в бой только в воздухе и не предпринимать никаких действий против находящихся на земле самолетов.

Мы прошли над Порт-Морсби и повернули к Коралловому морю. Вскоре мы легли на прежний курс и вновь пролетели над авиабазой противника. Нас изумляло, что зенитчики и пилоты противника, похоже, не замечали нашего присутствия и не пытались оказать сопротивления.

Мы снова пролетели над аэродромом, на этот раз солнце находилось позади нас. Медленно кружа в воздухе, мы наконец заметили самолеты противника: четверку «Р-39», первые увиденные мной «аэрокобры». Они летели прямо на нас, заходя слева с расстояния примерно три мили. Пока было невозможно понять, заметили они нас или нет. Я сбросил топливный бак и увеличил скорость, два моих ведомых следовали за мной. Поравнявшись с самолетом нашего командира, я знаками сообщил лейтенанту Сасаи об обнаруженных самолетах и попросил прикрыть нашу атаку. Он махнул рукой вперед:

– Давай. Мы вас прикроем.

Четыре «аэрокобры» ничего не предпринимали. Нам сопутствовала удача. Американские пилоты, которым солнце светило прямо в глаза, не заметили приближения наших истребителей. «P-39» летели попарно, первые два самолета опережали два других примерно на 300 ярдов.

Я дал возможность Хонде занять позицию позади над собой и подал сигнал менее опытному Ёнэкаве следовать прямо за моим истребителем. Вскоре мы оказались всего в 500 ярдах от самолетов противника и стали уходить влево. Через несколько секунд мы были готовы открыть огонь. Если бы солнце продолжало слепить противника, мы могли бы нанести удар даже еще до того, как он обнаружил нас в воздухе.

Уже будучи готовым сделать разворот для атаки, я изменил решение. Если бы я, выходя из пике, снизил скорость при заходе на цель, то утратил бы преимущество, предоставляемое светящим позади меня солнцем. Вместо этого я толкнул вперед ручку управления и стал пикировать, Хонда и Ёнэкава, словно приклеенные, следовали за мной. Мы снизились, а затем после резкого и быстрого виража заняли отличную позицию.

Два идущих последними истребителя оказались прямо впереди надо мной, не замечая нашего приближения. Солнце продолжало слепить пилотов, и я начал сокращать расстояние, выжидая момента, когда промахнуться будет невозможно. Два «P-39» летели почти крылом к крылу, и с расстояния 50 ярдов я прекрасно видел их в своем прицеле. Пора! Я нажал на гашетку пушки, и через секунду с первой «аэрокоброй» было покончено. Снаряды сошлись в одной точке в центре фюзеляжа, куски металла стали разлетаться во все стороны. Фонтан пламени и дыма вырвался наружу.

Я поймал в прицел второй «P-39», снаряды, снова точно попавшие в цель, разнесли самолет на куски. Обе «аэрокобры», потеряв управление, устремились к земле.

Выровняв свой Зеро и сделав крутой вираж, я приготовился зайти прямо сзади на два летевших первыми истребителя. Но бой уже закончился! Оба самолета противника, оставляя за собой языки пламени и клубы густого дыма, стремительно неслись к земле. Они были сбиты так же быстро, как и те, что я застал врасплох. Я узнал один из наших Зеро, продолжавший выход из пике после атаки. Пилотировал его новобранец по имени Хироюси Нисидзава. Пилотировавший второй Зеро Тосио Ота[2] сбил самолет противника с одного захода и теперь совершал разворот, чтобы вновь занять свое место в строю.

С трудом верилось, что бой продолжался менее пяти секунд и четыре истребителя противника, превратившись в груды металла, лежат где-то внизу под нами. Примечательно и то, что две победы одержали двадцатитрехлетний Нисидзава и Ота, которому исполнилось всего двадцать два.

Тут необходимо кое-что пояснить. Как отмечалось выше, все находящиеся в Лаэ летчики прошли строгий отбор. При отборе в первую очередь учитывалось их умение летать. Оба этих молодых пилота выделялись своим мастерством даже среди нас. Многие из нас были заслуженными ветеранами, и новичкам было чему у нас поучиться. Нисидзава и Ота мастерски пилотировали самолеты. В дальнейшем они оба и я стали ведущими асами дислоцировавшегося в Лаэ подразделения. Часто мы летали вместе, и за нами закрепилось прозвище «трио чистильщиков».

Иным, кроме как «гениальные летчики», словосочетанием я не могу охарактеризовать Нисидзаву и Оту. Они не летали на своих самолетах, они становились частью Зеро, сливались с ним и выполняли свою работу, как наделенные разумом машины. Они были одними из самых великих летчиков Японии.

Оба они целиком посвятили себя выполнению своего долга летчиков-истребителей. Все было подчинено только этому. Их мастерство делало из них опаснейших противников. Даже в схватках с истребителями, превосходящими наши машины по своим летным качествам, – с теми, что нам пришлось столкнуться в более поздние периоды войны, – их доблесть и высокое мастерство позволяли им в одиночку вступать в бой с несколькими самолетами противника и выходить победителями.

Хироюси Нисидзава стал выдающимся японским асом. Асом он совсем не выглядел, своим видом он скорее вызывал жалость. Взглянув на Нисидзаву, казалось, что его место на больничной койке. Для японца он был слишком высоким и худым. Вид у него был изможденный, весил он всего 60 килограммов, одна кожа да кости. Нисидзава переболел малярией и постоянно страдал от тропических кожных заболеваний. Он всегда был очень бледен.

Несмотря на отношение других летчиков, преклоняющихся перед ним, Нисидзава редко удостаивал кого-то своей дружбой. Он носил маску холодной сдержанности, скрывающую его истинные чувства. Часто за целый день он не произносил ни слова и порой даже не отвечал на попытки своих ближайших друзей – летчиков, с которыми он вместе летал и сражался, – завести с ним беседу. Мы привыкли к его прогулкам в одиночестве и молчанию, делающим его похожим на печального изгнанника, а не на человека, который на самом деле являлся объектом поклонения. Он жил и дышал только для того, чтобы летать, а летал лишь ради того, чтобы сражаться и испытывать радость, которую дарит тот странный и восхитительной мир, чьим хозяином ты становишься, оказавшись в небе.

В полете с этим странным и флегматичным человеком происходили разительные перемены. Его сдержанность, молчание, пренебрежительное отношение к товарищам исчезали бесследно. У тех, с кем он вместе летал, он заслужил прозвище Дьявол. В воздухе он был непредсказуем, он был гением и поэтом, которому истребитель повиновался беспрекословно. От блестяще исполняемых им фигур высшего пилотажа захватывало дух и замирало сердце. Он был птицей, и при этом мог летать так, как ни одной птице не под силу.