Книга Голубиный туннель - Джон Ле Карре

Однополосная дорога была разбита да еще размыта ливнем. Из-под колес ехавшего впереди джипа в нас все время летели камни. Почти сразу за бордюром открывалась пропасть, а в ней на глубине сотен метров — долины, устланные ковриками огней. Первым ехал бронированный красный «лендровер». Говорили, в нем везут Председателя. Но когда мы остановились у школы, охранники сообщили, что обманули нас. «Лендровер» только для отвода глаз. Арафат уже в безопасности, он внизу, в концертном зале, приветствует гостей своего новогоднего вечера.

С фасада школа выглядела как обычный, неприметный двухэтажный дом. Но, попав внутрь, я понял, что нахожусь на верхнем этаже, а нижние этажи расположены уступами на склоне холма. Мы спустились по лестнице — за нами, как обычно, наблюдали вооруженные мужчины в куфиях и молодые женщины с патронташами поперек груди. Концертный зал представлял собой огромный, забитый до отказа амфитеатр с высокой деревянной сценой, у подножия которой, в первом ряду, стоял Арафат и обнимал гостей, а переполненный зал ритмично сотрясался от грохота аплодисментов. Под потолком качался серпантин. Стены украшали плакаты с революционными лозунгами. Меня подтолкнули к Арафату, и мы снова заключили друг друга в ритуальные объятия, а седовласые мужчины в хаки, подпоясанные оружейными ремнями, тут же принялись пожимать мне руку и, стараясь переорать аплодисменты, поздравлять меня с Новым годом. У некоторых из них были имена. У других — только боевой псевдоним, например у заместителя Арафата Абу Джихада. Остальные оказались безымянными. Началось представление. Сначала осиротевшие палестинские девочки танцевали в кругу и пели. Потом осиротевшие мальчики. Потом они все вместе танцевали дабку, передавая друг другу деревянные «калашниковы», а зрители отбивали такт. Справа от меня стоял Арафат и простирал к детям руки. А с другой стороны от него стоял угрюмый воин, который кивнул мне, и тогда я подхватил Председателя под левую руку, и мы с воином потащили Арафата собственной персоной к сцене и вскарабкались на нее следом за ним.

Выделывая пируэты среди своих возлюбленных сирот, чуя их поблизости, Арафат, кажется, забылся. Ухватил кончик куфии и крутит его, как Алек Гиннесс в роли Феджина в «Оливере Твисте». Судя по лицу, он себя не помнит. Он смеется или плачет? Впрочем, его волнение столь очевидно, что это едва ли имеет значение. Теперь он подает мне знак взять его за талию. А кто-то берет за талию меня. И мы все дружно — верховное командование и сопровождающие его гражданские лица, восторженные дети и, без сомнения, полное собрание шпионов всего мира, ведь ни за одним историческим деятелем, наверное, не шпионят так тщательно, как за Арафатом, — выстраиваемся в змейку во главе с нашим лидером.

Вдоль бетонного коридора, вверх по лестнице, через галерею, вниз по другой лестнице… Топот наших ног заглушают аплодисменты. За нами или над нами громовые голоса вдруг грянули палестинский национальный гимн. Кое-как, шаркая и наступая друг другу на ноги, мы снова добираемся до сцены. Арафат выходит вперед, останавливается. И под рев толпы ныряет ласточкой вниз — на руки своих бойцов.

Моя воображаемая Чарли тоже вне себя от восторга и аплодирует ему что есть мочи.

Восемь месяцев спустя, 30 августа 1982 года, после израильского вторжения Арафата и руководство ООП изгнали из Ливана. Демонстративно стреляя в воздух, Арафат и его бойцы вышли из порта Бейрута и направились в порт Туниса, где их уже готовились встречать президент Бургиба с министрами. В роскошном отеле неподалеку от столицы для Арафата спешно оборудовали новую штаб-квартиру.

Через несколько недель я отправился туда его навестить.

Длинная аллея привела меня к изящному белому зданию в окружении дюн. Два молодых солдата спросили, что мне нужно. Не было ни нарочито широких улыбок, ни других обычных проявлений восточной учтивости. Американец? Я показал британский паспорт. Со злой усмешкой один поинтересовался, не известно ли мне совершенно случайно о резне в Сабре и Шатиле. Я сказал, что был в Шатиле всего несколько дней назад и глубоко опечален всем увиденным и услышанным. Сказал, что приехал навестить Абу Аммара (нарочно использовал имя для приближенных) и выразить ему соболезнования. Сказал, что мы встречались в Бейруте, потом еще в Сайде и вместе отмечали Новый год в школе для детей-сирот палестинских мучеников. Один из парней позвонил по телефону. Имени моего не назвал, хотя паспорт держал в руке. Положил трубку, рявкнул «идем», вытащил из-за пояса пистолет, вжал в мой висок и так повел по длинному коридору к зеленой двери. Открыл ее, вернул мой паспорт и вытолкнул меня на вольный воздух. Я увидел круглую площадку для верховой езды, утоптанный песок. Ясир Арафат в белой куфии ездил по ней на красивом арабском скакуне. Я наблюдал, как он делает один круг, второй, третий. Но Арафат то ли не заметил меня, то ли не хотел замечать.

* * *

Тем временем с Салахом Тамари, моим гостеприимным хозяином и командиром палестинских боевых отрядов в Южном Ливане, израильтяне сделали то, что им и надлежало делать с самым высокопоставленным палестинским боевиком, когда-либо попадавшим в их руки. Заключили в одиночную камеру в печально известной тюрьме Ансар и применяли к нему, как сейчас любят говорить, расширенные методы допроса. В тюрьме Салах подружился с выдающимся израильским журналистом Аароном Барнеа, который приезжал к нему время от времени, и дружба эта побудила последнего написать книгу «Мой враг» и показала, что, помимо прочего, Салах сходился с Барнеа вот в чем: он тоже был приверженцем мирного сосуществования палестинцев и израильтян, а не бесконечной и безнадежной войны.

Глава 14

Театр жизни: вилла Бригитты

В пустыне Негев, во впадине, стояла тюрьма — зеленые казармы за оградой из колючей проволоки. На каждом углу — смотровая вышка. Разведчики между собой называли тюрьму виллой Бригитты, а остальные о ней не знали вовсе. Бригиттой — рассказывал мне молодой англоговорящий полковник Шабака из службы безопасности Израиля, ведя наш джип по песчаным волнам, — зовут одну радикальную немецкую активистку, решившую соединить свою судьбу с группой палестинских террористов. Палестинцы планировали сбить самолет «Эль Аль» на подлете к аэропорту Кеньятта в Найроби, для чего им потребовались ракетная установка, доступ на крышу, над которой пролетит самолет, и Бригитта — всем этим они себя обеспечили.

Бригитте, блондинке нордического типа, всего и нужно было стоять в телефонной будке в аэропорту, держа коротковолновой приемник у одного уха и трубку у другого, и передавать парням на крыше, какие команды поступают самолету из диспетчерского пункта. Этим Бригитта и занималась, когда подоспели израильские агенты, и ее участие в операции тут же закончилось. Самолет «Эль Аль» предупредили, и он давно уже приземлился — без пассажиров, если не считать тех самых агентов. И теперь вылетел обратно в Тель-Авив с Бригиттой, пристегнутой наручниками к полу, на борту. Судьба парней на крыше оставалась неясной. О них позаботились, уверил меня полковник Шабака, но не уточнил каким образом, а спрашивать я посчитал неприличным. Мне и так дали понять, что я удостоился исключительной привилегии и обязан этим любезности генерала Шломо Газита, в недавнем прошлом начальника израильской военной разведки, и кое-каким полезным знакомствам.