Книга Юрий Никулин - Иева Пожарская

Да нас и не поймут — ведь перед нами есть старшее поколение, которое, хотя оно провело вместе с нами все эти годы на фронте, уже имело свой семейный очаг и профессию и теперь снова займет свое место в обществе и забудет о войне, а за ними подрастает поколение, напоминающее нас, какими мы были раньше; и для него мы будем чужими, оно столкнет нас с пути. Мы не нужны самим себе, мы будем жить и стариться, — одни приспособятся, другие покорятся судьбе, а многие не найдут себе места. Протекут годы, и мы сойдем со сцены.

…Я встаю. Я очень спокоен. Пусть приходят месяцы и годы, — они уже ничего у меня не отнимут, они уже ничего не смогут у меня отнять. Я так одинок и так разучился ожидать чего-либо от жизни, что могу без боязни смотреть им навстречу. Жизнь, пронесшая меня сквозь эти годы, еще живет в моих руках и глазах. Я не знаю, преодолел ли я то, что мне довелось пережить. Но пока я жив, жизнь проложит себе путь, хочет того или не хочет это нечто, живущее во мне и называемое "я"» .

И вот осенью 1944 года в освобожденной Риге, в подвале одного из домов, разбитого снарядом, Юра с Ефимом Лейбовичем наткнулись на груду книг, среди которых они нашли роман Ремарка «Обратный путь». Он позже издавался в СССР под названием «Возвращение» — роман о судьбе солдат Первой мировой, вернувшихся домой.

«Часть моей жизни была отдана делу разрушения, отдана ненависти, вражде, убийству. Но я остался жив. В одном этом уже задача и путь. Я хочу совершенствоваться и быть ко всему готовым. Я хочу, чтобы руки мои трудились и мысль не засыпала. Мне многого не надо. Я хочу всегда идти вперед, даже если иной раз и явилось бы желание остановиться. Надо многое восстановить и исправить, надо, не жалея сил, раскопать то, что было засыпано в годы пушек и пулеметов. Не всем быть пионерами, нужны и более слабые руки, нужны и малые силы. Среди них я буду искать свое место. Тогда мертвые замолчат, и прошлое не преследовать меня, а помогать мне будет…

…Еще часто придется мне снимать свой ранец, когда плечи устанут, и часто еще буду я колебаться на перекрестках и рубежах, и не раз придется что-то покидать, и не раз — спотыкаться и падать. Но я поднимусь, я не стану лежать, я пойду вперед и назад не поверну. Может быть, я никогда не буду счастлив, может быть, война эту возможность разбила и я всюду буду немного посторонним и нигде не почувствую себя дома, но никогда, я думаю, я не почувствую себя безнадежно несчастным, ибо всегда будет нечто, что поддержит меня, — хотя бы мои же руки, или зеленое дерево, или дыхание земли» .

Эту книгу Ремарка Никулин с Ефимом Лейбовичем прочли запоем. Она потрясла их своей убедительностью и откровенностью. Юра читал роман и все примеривал чувства его персонажей на себя — герои-то его ровесники, он тоже прошел войну и возвращался домой. Он не думал, что его ждет безысходность, как считали герои Ремарка, не чувствовал опустошенности, но понимал, что перестраиваться будет трудно. Но сколько лет спустя, когда Никулин уже женился, Татьяна, его супруга, спросила: «Ремарк пишет о сломанном, потерянном поколении, а ты был сломан войной?» Он сказал: «Да». В повседневной жизни этого не ощущалось, но, видимо, внутренний надлом все-таки был…

СНОВА В МОСКВЕ

День 8548-й. 22 мая 1946 года. Дома!

Через четыре дня Юрий Никулин стоял в Москве на площади Рижского вокзала. Был солнечный день, Юра шагал по Москве со своим черным фанерным чемоданчиком, — тем самым, дембельским! — в котором лежали толстая потрепанная тетрадь с песнями, записная книжка с анекдотами, книги, письма от родных. Еще на вокзале он подошел к телефону-автомату и, дрожащей рукой опустив монетку, услышав гудок, набрал домашний номер. Из воспоминаний Юрия Никулина:

«— Слушаю, — раздалось в трубке. К телефону подошла мать, я сразу узнал ее голос.

— Мама, это я!!!

— Володя, это Юра, Володя… — услышал я, как мама радостно и взволнованно звала отца к телефону. А отец вдруг, как будто я и не уезжал на семь лет из дому, сказал:

— Как жалко, что поезд поздно пришел. Сегодня твои на "Динамо" играют со "Спартаком".

Я почувствовал в голосе отца нотки сожаления. Он собрался идти на матч и, видимо, огорчился, что придется изменить планы и остаться дома. Тогда я сказал, чтобы он ехал на стадион, а сам обещал приехать на второй тайм. Отец обрадовался. Договорились, что отец возьмет мне билет и мы встретимся после первого тайма на контроле у входа на Южную трибуну стадиона».

Пока Юра трясся в трамвае, шел по Разгуляю к Токмакову переулку, сердце так бешено колотилось у него в груди, что он подумал: наверное, вот так люди умирают от радости. У ворот дома Юру уже ждала мама. Мама! За годы войны она постарела: лицо осунулось, волосы совсем побелели.

Вскоре появился его лучший школьный друг Шура Скалыга. Он недавно вернулся из Венгрии, где служил в танковых частях. На его груди поблескивал орден Славы 3-й степени. Вместе с Шуркой, наскоро поев, Юра помчался на «Динамо». Отец стоял, где и договаривались, на контроле у Южной трибуны. Юра еще издали заметил его сутулую фигуру в знакомой серой кепке. Он кинулся к отцу, и пока они обнимались и целовались, Шурка Скалыга кричал:

— Глядите! Глядите! Они всю войну не виделись! Он вернулся! Это отец и сын!

Под эти крики Юра вдвоем с другом прошли мимо ошеломленных контролеров на один билет. Как сыграли в тот день «Спартак» и «Динамо», Никулин не помнил, но матч стал для него праздником. Из воспоминаний Юрия Никулина: «Я в Москве. Дома. И как в доброе довоенное время, сижу с отцом и Шуркой Скальной на Южной трибуне стадиона "Динамо", смотрю на зеленое поле, по которому бегают игроки, слышу крики и свист болельщиков и думаю: "Вот это и есть, наверное, настоящее счастье"».

Отец почти не изменился. У него по-прежнему было молодое без морщин лицо и ни одного седого волоса. Правда, он стал носить очки и начал курить . Когда после матча все пришли домой, Владимир Андреевич торжественно достал из ящика своего письменного стола коробку папирос «Казбек», где лежала недокуренная папироса, на мундштуке которой он сделал надпись: «9 мая 1945 года». Именно в тот день отец не докурил папироску и решил, что докурит ее, когда сын вернется из армии.

Пока мама готовила ужин, Юра вышел во двор в гимнастерке с тремя медалями на груди: «За отвагу», «За оборону Ленинграда» и «За победу над Германией». Все вокруг выглядело необычным и странным, хотя вроде бы во дворе ничего и не изменилось с тех пор, как он ушел в армию. Просто на всё вокруг Юра смотрел уже другими глазами. В армии он стал взрослым.

Война наложила свой отпечаток на всё: и на внешность, и на психологию людей. Жизнь в 1946 году была трудной, попрежнему существовала карточная система. Но война научила людей терпеть. Долго Юра не мог разобраться в продовольственных карточках — что и по каким талонам можно получать. Каждый работающий прикреплялся к определенному магазину-распределителю, где имел право «отовариваться». Появилась шутка:

— Земля вертится?

— Вертится.