Книга Валерий Воронин - преждевременная звезда - Александр Нилин

Так и потом с ним бывало: малейший намек на возможный успех, малейший проблеск в делах оказывался для него в результате пагубным.

Малейшего — во всех смыслах — глотка иллюзий, что былое вернулось, и он выступает в прежнем качестве, и снова у всех на виду, снова может рассчитывать на долгое всепрощение, ему хватало для очередного шага вниз. Хотя уж казалось иногда: дальше вниз ему некуда. Я пропустил намеренно одну подробность, рассказывая про суд над Ворониным из-за брошенного им стакана в ресторане «Огонек», когда Олег Сергеев делился впечатлениями от лечебно-принудительного профилактория, как там хорошо ему было… Олег-то начал с того, что меня успокоил: «Да не волнуйся ты, Валеру не посадят, отправят в ЛТП…»

— 35—

Никуда не денешься от ощущения, что если прежде миг воронинской жизни равнялся годам, то оставшиеся ему после футбола пятнадцать лет существования промелькнули мигом, за который он ничего не успел, — я им вот и отвожу в повествовании чуть больше десятка страниц на пишущей машинке…

Но, может быть, в его-то ощущениях, наоборот, года футбольной славы промелькнули, а времена погружения в ненужность и неизвестность тянулись с мучительной, скрипучей, оскорбительной медлительностью…

— 36—

В предыдущем повествовании мне легче было придерживаться хронологии. Мы встречались изредка, но встречи эти обязательно соответствовали футбольному календарю — и вехи в памяти сами собою возникали.

В оставшиеся пятнадцать лет мы встречались несравнимо чаще — и хотя инициатива встреч оставалась по-прежнему за Валерием (я и не очень знал, где искать его: отношения мои с Валентиной не улучшились, и не было у меня отчего-то уверенности, что он много времени проводит дома и каждую ночь там ночует), мне казалось, что я еще меньше нужен ему, чем в те времена. И безысходность в его телефонных звонках отзывалась во мне отсутствием когдатошней радости. Я представлял себе перелистываемые им страницы записной книжки со множеством номеров — и вызванные строчками цифр усталые размышления: кто на другом конце провода захочет понять состояние Валерия? На каждое обращение надо себя настроить, чтобы не выглядеть просителем, не выглядеть всеми покинутым, до смертельного сжатия одиноким — и быть готовым не выразить боли разочарования, если ответ будет равнодушным или фальшивым…

Он звонил — и появлялся у меня. Но что я буду душой кривить сейчас — прежняя праздничность теперь редко проглядывала в наших совместных времяпрепровождениях, хотя мы гнали печаль изо всех сил. Только много дешевого вина часто приходилось выпить, чтобы ввергнуть себя в нужное состояние. Вино, конечно, не всегда бывало обязательно веселым. Появлялись вдруг деньги — и мы пили качественные напитки. Воронин легко восстанавливал в себе прежнюю барственность. Правда, случалось ему по старой памяти переборщить с заказом. Поставил даже как-то в очень неудобное положение Николая Моношина и Бориса Батанова в любимом ВТО — забыл, что не он угощает, забыл, что не при деньгах — и получился конфуз: пришлось старым товарищам часы в залог оставлять, официантки Воронину больше в долг не верили, слишком уж часто приходил он теперь с пустыми карманами, а про то, что никаких заработков у него теперь нет, они знали.

Он шутил, что привыкает исходить из тех средств, какими располагает, — и не ощущает стесненности в средствах, как беду. Есть рубль сорок — сумма, которую прежде и за мелочь-то не считал, — хорошо: знает, как ими распорядиться. Но и в кабаке, чуть появляется возможность, способен напомнить, как хорошо умеют гулять самостоятельные люди.

К своему положению он относился с великолепной иронией. Я никогда не слышал от него жалоб ни на судьбу, ни на бедность. Сумасшедший болельщик, всеобщий Женя Кравинский потрясен был видом, в каком Воронин пришел на футбол, и — человек очень добрый, но не всегда тактичный — не удержался, посетовал: «Валера! Ты же мог сейчас тренером сборной быть!» Воронин улыбнулся ему снисходительно: «Помните, Евгений Анатольевич, английскую пословицу: «Не будем плакать об убежавшем молоке»?

Утром вместе с Мишей Посуэлло и Хуаном Усаторре (он играл одно время в «Торпедо») шли после занявшей целуй ночь выпивки сдавать пустую посуду (а то на что же опохмелиться) — и Валерий заметил: «Посмотрел бы сейчас на меня Бобби Чарльтон».

В семьдесят втором году в Москву приехали профессионалы из НХЛ. И в пресс-бар Лужников стремились такими же правдами и неправдами, как некогда на кинофестиваль. И в пресс-баре — когда смотришь из временной дали — не менее интересно было, чем на льду, людей, принадлежащих теперь истории, было столько же, сколько и на спортивном поле. Виски, джин, жареные орешки — все это для наших, даже знаменитых граждан оказывалось в диковинку, но все немедленно вошли в роль записных жуиров. И никакой из тусовок девяностых годов не стать рядом с броуновским движением вокруг стойки и столиков по искренности веселья и получаемого удовольствия от кусочка красивой жизни.

И Воронин туда попал. Был вполне органичен в своем блейзере рядом с милой девочкой из магазина «Людмила» среди знаменитостей и героев недавнего прошлого. Александр Якушев подарил ему клюшку…

Поехали после хоккея ко мне. В компании людей, которых давненько не видел, Валерий воодушевился — пил он немного, только шампанское или, допускаю, и вообще в ту ночь не пил (за последние пятнадцать лет трезвые полосы случались: он компенсировал недостаток спиртного в организме сладким, ел много вафель или мороженого) — строил различные планы, в частности, сообщил, что какое-то малозначащее издание заказало ему статью о футболе на автозаводе. Все мы стали убеждать его не откладывать в долгий ящик эту работу (как будто он ее начал), обещали немедленную помощь.

Утром девушка ушла на работу в магазин. Разошлись и остальные — мы остались с Валерием вдвоем. Пишущая машинка у меня была — и работа над статьей началась…

Много позже я узнал, что в журналистской работе Воронину помогали сотрудники еженедельника «Футбол». Охотно в это верю — у него сохранились хорошие отношения со Львом Филатовым, он перезванивался с Валерием Винокуровым. Правда, на глаза мне попалась только одна публикация, подготовленная Геннадием Радчуком. Но, возможно, в те годы я не так внимательно следил за прессой, как сейчас.

Я вовсе не хочу преувеличить свою роль в жизни «позднего Воронина» — я же сказал уже, что обращался он ко мне скорее от безысходности, когда все другие лимиты общения были полностью исчерпаны. Но я думаю, что работать над статьями ему со мной удобнее было, чем с другими, если бы существовала конкуренция за право ему в этом помочь (боюсь, однако, что конкуренция мне не грозила). Деловые люди не стали бы мириться с воронинской необязательностью. А меня — и себя заодно — он мог подвести со спокойной душой. Знал, что мы в чем-то в сходной ситуации. Но его предпочтительнее: он был великим, но вот переживает трудные времена, а я никем и не был, однако, сошел отчего-то (он догадывался: отчего?) с круга. И для меня — Воронин не исключал — честь: тонуть в портвейне с бывшей футбольной звездой.