Книга Киплинг - Александр Ливергант

В 1895 году «зло» приключилось с Кэрри: она неосторожно открыла заслонку печки и сильно опалила себе лицо. Встревоженный домашний врач и друг дома Конланд велел Киплингам срочно и надолго покинуть суровый Вермонт и ехать в теплые края. Из «зла», однако, родилось «добро» и тут. В результате Киплинги провели полтора месяца в Вашингтоне, встречались с интересными и значимыми людьми вроде профессора Лэнгли из Смитсоновского института, Джона Хея из Государственного департамента и будущего президента США Теодора Рузвельта, которого Киплинг всегда приводил в пример как человека, у которого власть и ответственность — единое целое. Киплинг, впрочем, дописывал в это время вторую «Книгу джунглей» и с куда большим удовольствием проводил время в местном зоопарке, чем в столичных светских и литературных салонах и на приемах, в том числе и в Белом доме, над обитателями которого как истинный британский патриот он не преминул зло и остроумно посмеяться.

В эти четыре года Киплингов окружает бесчисленное число мошенников, пьяниц (брат Кэролайн Битти Бейлстир отлично, как мы вскоре увидим, совмещал первое со вторым), проходимцев всех мастей, в том числе и подвизающихся на издательской ниве. В автобиографии Киплинг напишет, что американские пираты заработали на его сочинениях никак не меньше половины той суммы, какую удалось заработать ему самому. К примеру, издательство «Харпер бразерс», то самое, что пятью годами раньше так невежливо указало юному литератору его место, напечатало несколько рассказов Киплинга («Человек, который был богом», «Воплощение Кришны Малвени» и др.) не только без разрешения автора, но еще и под другими названиями. И в то же время именно в Америке в эти годы писатель встречается со многими блестящими, высоко порядочными, одаренными и преданными людьми. Это и его домашний врач Конланд, с которым они вместе (второй и последний в творческой жизни писателя тандем) напишут «Отважных капитанов». Это и молодой, столь же талантливый, сколь и предприимчивый издатель Фрэнк Даблдей — его издательский бизнес здравствует и поныне. Это и журналист, издатель и предприниматель Сэм Макклур, которому Киплинг поручает вести свои издательские дела в Америке; это Макклур напечатал в своем журнале «Макклур мэгэзин» воспоминания о Киплинге его индийского друга и начальника Кея Робинсона, гостившего у Киплингов в «Наулахе» летом 1895 года. Это его старый — еще по Грейнджу — друг, бостонский профессор Чарльз Элиот Нортон, с которым Киплинг часто видится, дружит семьями, переписывается, к советам которого прислушивается. Это и чета Кэботов, Уилл и Мэри, друзья покойного Уолкотта Бейлстира; с Мэри Кэбот Киплинга связывает особенно тесная дружба, он посвящал ее, как в свое время Эдмонию Хилл, в свои творческие планы и секреты и однажды, в ее присутствии, блеснул недюжинным талантом импровизатора, срифмовав экспромтом семьдесят строк кряду. Это, наконец, Теодор Рузвельт, приверженец жесткого политического курса, который всегда импонировал Киплингу, — полная противоположность «размазне» Кливленду, как однажды отозвался писатель о тогдашнем президенте США.

Еще одна черно-белая полоса в американской жизни Киплинга заслуживает отдельного рассказа, отдельного и более обстоятельного.

Поначалу — а начало продлилось без малого четыре года — все шло лучше некуда. Безмятежное настроение молодых супругов не нарушил даже уже описанный досадный инцидент в Йокогаме, когда Киплинг взял в банке десять фунтов на карманные расходы, а потерял две тысячи. Всё склонялось к тому, что писатель с семьей обретет свой дом в снежном Вермонте: тридцать градусов мороза и снег по колено вместо индийской испепеляющей жары, малярии и песчаных бурь. В тесном соприкосновении с двумя поколениями клана Бейлстиров, в стране с детства любимых Брет-Гарта, Марка Твена и Эмерсона, назойливых и беспардонных репортеров и беззастенчивых издательских пиратов. Однако американцем Киплинг так и не стал. Почему?

17 февраля 1892 года, после короткого пребывания в Нью-Йорке с его «несмолкаемым грохотом, душными гостиничными номерами и сверхэнергичными жителями» Редьярд и Кэрри садятся в поезд и едут в вотчину Бейлстиров, вермонтский городок Брэттлборо, где на станции их встречает приехавший за ними в санях шурин Битти — жизнерадостный, гостеприимный, дружелюбный. Из Брэттлборо путь молодых лежит в «Буковый лес» — родовую усадьбу Бейлстиров, где, в двух милях от города, доживает свой век престарелая мать Кэрри, Джозефин и Битти миссис Анна Смит Бейлстир. Из «Букового леса» Киплинги перебираются в «Кленовый лес» — поместье самого Битти, где их уже ждут Мэй, обворожительная молодая жена младшего Бейлстира, и их двухлетняя дочка Марджори. В нескольких милях от «Кленового леса» сходятся границы сразу трех штатов — Нью-Хэмпшира, Вермонта и Массачусетса. Еще ближе находится живописная, воспетая еще Эмерсоном гора Монаднок, у подножия которой Киплинги решают строиться — земля принадлежит Битти, но тот в порыве дружеских и родственных чувств готов подарить молодым участок в десять акров. Кэрри, однако, слишком хорошо знает своего младшего брата и от такого «царского» подарка наотрез отказывается: они, конечно, возьмут у Битти землю, но в аренду, самого же Битти нанимают одновременно подрядчиком и приказчиком.

Поначалу все довольны, никто не чувствует, что уже «наметился, — как писал в „Даре“ Владимир Набоков, — путь беды». Битти не может не радоваться заключенной со старшей сестрой сделке, ибо деньги ему нужны позарез: он должен кормить семью, да и себя не забывать, он ведь, как говорится, не враг бутылки, и в карманах у него всегда пусто. Рады, в свою очередь, и Киплинги: место им по душе, пока же идет строительство, они отправляются в путешествие по Америке — примерно тем же маршрутом, только в обратном направлении, каким Киплинг следовал три года назад вместе с Хиллами: Чикаго — Сент-Пол — Виннипег — Скалистые горы — Ванкувер. По дороге писатель совмещает приятное с полезным: любуется достопримечательностями и живописными видами, которыми так богата Америка, и описывает увиденное в путевых очерках, каковые с немалой для себя выгодой печатает в нью-йоркской и лондонской периодике, в том числе и в «Таймс», а также — по старой памяти — в лахорской «Гражданской и военной газете».

А тут еще — очередная удача. В Монреаль, куда заехали путешественники, приходит телеграмма от миссис Бейлстир: в двух шагах от «Букового леса» некий Блисс (говорящая фамилия: bliss — рай, блаженство) сдает за сущие гроши (десять долларов в месяц) дом, где Киплинги смогут пожить, пока строится дом их собственный. Ферма, на которой Киплинги проводят целый год, оправдывает свое название: Редьярду отлично работается, здесь рождается Джозефин. А тем временем завершается строительство «Наулахи», как назвали Киплинги в память о Уолкотте и их с Киплингом совместном детище новое свое жилище. В отличие от одноименной книги, эта «Наулаха» во всех отношениях безупречна: дом стоит, на чем особенно настаивал Киплинг, особняком, «в трех милях от всего живого» и в то же время «в шаговой доступности», как теперь принято выражаться, от «Кленового леса», где Киплингам по-прежнему всегда рады; из окон открывается волшебный вид на склоны Монаднока, веранда заставлена горшками с цветами, к дороге спускается живописный сад, окруженный высоким забором, — это чтобы прохожим не повадно было нарушать «приватность» хозяев. Расположение же комнат таково, что вход в кабинет писателя возможен только через просторную гостиную, откуда Кэрри, ангел-хранитель «Наулахи» и своего супруга, внимательно следит, чтобы Киплингу не мешали творить непрошеные посетители, каковых с каждым годом становится все больше: американская слава Киплинга несоизмерима с английской.