Книга Ворон. Кровавый глаз - Джайлс Кристиан

— Так это его корабль причалил к белым скалам? — спросил знатный мужчина, с длинного носа которого срывались капли дождя.

— Да, господин, — ответил я, не видя смысла лгать и еще больше будить подозрительность незнакомцев. — Мы собираемся выходить в море с отливом, если, конечно, ветер будет благоприятный.

— Вы хотите отплыть ночью? — спросил пожилой всадник и поглядел на своего спутника.

— Наш кормчий утверждает, что знает море лучше любого язычника, — с гордостью произнес я, осеняя себя крестом. — Лорд Эльхстан вверяет Всевышнему направлять нас и оберегать от опасностей.

— В таком случае передай своему господину, что мы закроем глаза на налог, который он должен нам заплатить за то, что пристал к нашему берегу. Нельзя брать деньги с благочестивого паломника, отдавшего сердце Господу.

— Благодарю вас, господин. Я передам ему ваши слова. Не сомневаюсь, мой господин помолится за вас в храме, — сказал я и отвесил низкий поклон.

В этот момент маленький нож с резной костяной рукояткой вывалился из-за пазухи и повис на кожаном шнурке. Я как ни в чем не бывало убрал его, развернулся и продолжил путь по тропе, ожидая услышать за спиной лязг мечей, покидающих ножны. Вместо этого послышались щелчок языком, конское ржание. Я понял, что англичане развернули лошадей, и облегченно вздохнул.

— Они вернутся? — спросил Глум, когда я догнал норвежцев.

— Думаю, могут. Будь моя воля, я привязал бы «Змей» к спине Свейна и сказал бы ему, что в открытом море его ждет сама Фрейя, раздвинувшая ноги.

— Ты хорошо постарался, парень, — усмехнулся Улаф. — Сигурд будет доволен.

— Уговори его как можно быстрее выйти в море, — сказал я, гадая, узнали ли всадники языческий нож с костяной рукояткой, покрытой резными изображениями зверей. — Умоляю, — добавил я.

Улаф вопросительно поднял брови, и я догадался, о чем он подумал. Сигурд — не тот человек, которого можно заставить сделать что бы то ни было.

Мы приблизились к Торульфу, дежурившему на скале, с которой открывался вид на маленькую бухту. При нашем появлении он выпрямился и начал пожирать взглядом разделанные туши, лежавшие у нас на плечах.

— Оставьте что-нибудь для меня! — взмолился Торульф, когда мы начали спускаться по узкой скользкой тропе.

На берегу, подальше от дохлого кита, скандинавы собрали дерево и разводили костры для готовки.

— Будь начеку, Торульф, или я посажу тебя на вяленую треску до тех пор, пока у тебя не вырастут плавники и ты не станешь пить морскую воду! — пригрозил Глум. — Мы сейчас не в Гаральд-фьорде. Здешнему народу начхать на слова твоего отца о том, какой ты славный парень и как любишь свою мамочку. Англичане пригвоздят твою шкуру к двери церкви и будут плевать в нее дважды в день.

Эльхстан, увидев меня, отрывисто кивнул и осенил свою грудь крестным знамением. Я понял, что он, конечно же, молился о моем благополучном возвращении.

Мы сложили почти все мясо в тесные трюмы кораблей. Сигурд приказал разжечь костры и пожарить два здоровенных куска красной говядины, испещренной тонкими белыми жилками жира. Дождь не прекращался, но дерево, выброшенное прибоем на берег, было белым, как кость, и совершенно сухим, так что гореть оно должно было хорошо.

Улаф перехватил мой взгляд, почесал косматую бороду и едва заметно кивнул. Я увидел, что он направился к ярлу, и подошел ближе.

— Сигурд, уходим отсюда поскорее, — с непринужденной улыбкой сказал кормчий. — Пусть нас отделит от англичан хоть немного рассола.

— Наши люди промокли и проголодались, Улаф, — возразил предводитель, вытащил из светлой бороды вошь и раздавил ее ногтями больших пальцев. — Мы не уйдем без сытной трапезы. К тому же ветер дует с юга. Я не заставлю их грести против ветра с пустыми желудками.

Улаф выжал дождевую воду из длинных седеющих волос и заявил:

— Оставаясь у берега, мы идем на риск.

— Если бы нами повелевал страх, мой старый друг, то мы сидели бы дома и никогда не выходили бы в море, — ответил Сигурд, откидывая назад светлые волосы и перетягивая их шнурком. — Если ты беспокоишься насчет англичан, то знай, что мы отплывем с восходом луны. Но дай людям поесть, прежде чем заставлять их грести. — Он усмехнулся. — Наши отцы не привыкли ходить за плугом, так?

Улаф кивнул, принимая решение ярла, и тут к ним подошел Глум. Он подобрал с песка сухие водоросли и подбросил их в воздух, проверяя, откуда и с какой силой дует ветер.

— Сигурд, мальчишка считает, что англичане могут пожаловать к нам в гости, — заявил кормчий «Лосиного фьорда», прикоснулся к рукоятке меча, чтобы вызвать удачу, и оглянулся на меня.

Я подошел ближе, посмотрел на Улафа в поисках поддержки и сказал:

— Мой господин, англичане отнеслись к нам с большим подозрением. Это было видно по их глазам.

Лицо Сигурда потемнело.

— Я не стану бежать от англичан, Глум, — решительно промолвил он. — Трусы у Одина не в чести.

Кормчий залился краской, собрался было что-то сказать, но смолчал, развернулся и быстро удалился.

— Сними повязку, Ворон. — Сигурд смотрел на меня, и его бороду рассекала тонкая улыбка.

— Ворон? — переспросил я, с облегчением снимая промокшую насквозь тряпку, закрывавшую кровавый глаз.

Ярл кивнул и объяснил:

— У Отца всех было два ворона: Хугин и Мунин. Рассудок и память. Ночью эти большие птицы восседают у него на плечах, но каждое утро улетают, чтобы посмотреть, что происходит на белом свете. Они являются посланцами Одина. Ты пришел от Отца всех и напоминаешь мне их. К тому же нельзя ждать, что мои люди станут называть тебя английским именем. — Сигурд указал на Флоки Черного и остальных норвежцев. — Оно застрянет у них в горле.

— Ворон, — едва слышно повторил я, словно пробуя это имя на вкус.

— Да, Ворон, — подтвердил Сигурд и кивнул Улафу.

Тот подошел ко мне и вручил меч в кожаных ножнах.

Я дрожащими руками принял оружие и внезапно онемел, словно старик Эльхстан. Сигурд улыбнулся и стиснул мне плечо. Они с Улафом вернулись к костру, а я все стоял, сжимая меч так, будто это было величайшее сокровище на свете.

Эльхстан наблюдал за мной. На его лице появилась печаль, такая же отчетливая, как и глубокие морщины, свидетельство прожитых лет. Но мне было все равно, ибо я получил меч. Умерло имя, которое дал мне два года назад человек, нашедший меня. В отличие от большинства скандинавов я был черноволосым. Сигурд верил, что я пришел от Одина, Отца всех.

Так я стал Вороном.

* * *

Я смотрел на куски мяса, вращающиеся на вертелах над углями погасшего костра, но мысли мои были в другом месте. Мне стало ясно, что тепло, которое я чувствовал, порождено не огнем, а гордостью. Эти люди, воины, отважные путешественники и искатели приключений, приняли меня в свое братство. Их предводитель дал мне имя Ворон. Оно мне очень понравилось, хоть и испугало. Пусть ворон — птица Одина, но он также и стервятник, питается падалью на поле битвы, олицетворяет смерть.