Книга Первая императрица России - Михаил Кожемякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Польские гарнизонные солдаты на городской заставе демонстративно отвернулись, якобы не замечая мчавшихся во весь дух соотечественников. Зато минуту спустя они расторопно сдвинули деревянные рогатки на пути плутонга московских драгун, спешившего по следу беглецов. Угрожая оружием и бранясь на чем свет стоит, обе стороны затеяли долгое и яростное препирательство о том, за какой надобностью выезжают из Яворова «жолнежи московськи» и имеется ли у них соответствующий «лист от пана коменданта». Когда появившееся подкрепление в лице роты преображенцев попросту оттеснило поляков и разметало рогатки, думать об успешном преследовании было уже поздно…
* * *
Беглецы из Яворова остановились перевести дух в густом перелеске только в сумерках. Кони, несколько часов кряду шедшие галопом и лишь немного отдыхавшие на рыси, судорожно раздували взмыленные бока. С их черных губ капала розоватая пена. Один из поляков, серьезно раненный штыком в бок, скорее свалился, чем слез с седла с помощью Йохана и своих товарищей. Ротмистр Собаньский получил глубокий укол в бедро. Другие поляки, бормоча в усы крепкие солдатские ругательства, тоже перевязывали раны оторванными от рубах лоскутами. У Йохана распухло разбитое лицо и разболелись изрядно помятые ребра. Победа над русскими гвардейцами досталась дорого. Невредимым из всего отряда остался только Ханс Хольмстрем.
– Кепське… Бардзо кепське…[19] – озабоченно бормотал польский предводитель, напрочь утративший свой бравый вид.
Йохан жестоко мучился от стыда и, кажется, впервые в жизни не смел поднять глаза на боевых товарищей.
– Послушай, Ханс, – выговорил он наконец, с трудом выдавливая слова. – Вы спасли меня от ужасного дела! Сам знаешь, что творят с людьми в пыточных проклятого царя Петра… Но как, во имя Господне, как вы узнали?!
– Мальчишка к трактирщику прибежал, – зло буркнул в ответ Хольмстрем. – Кричит: «На площади москали ассасина поймали!», или что-то вроде того. У них, евреев, своя почта, получше королевской эстафеты работает. Мы сразу и догадались, что это ты, дурак несчастный, попался, больше некому! Честно говорю, Йохан, я б бросил тебя к чертовой матери и смылся из города!..
– Спасибо, Ханс, ты настоящий друг…
– Подожди! Но поляки наши усищи свои тараканьи встопорщили, саблями забряцали: «Мы своих не бросаем!», «Москалям на погибель!»… Вот и получили себе – «на погибель», вон, побитые все, как псы после драки…
– Проше пана, оно того стоило! – оживился прислушивавшийся к их разговору Собаньский; ходивший со шведскими войсками под Полтаву, он неплохо понимал и изъяснялся на языке своих союзников. – Пан Крузе, разумеется, повел себя неосмотрительно, но как честный и достойный рыцарь! Для шляхетского гонора было бы невыносимо, что москали рвут его с дыбы, а мы не пришли на помощь!
– Вот и пришли, и что получили? – резонно заметил Хольмстрем. – Осмелюсь напомнить, что мы собирались завтра отправиться к нашему славному королю, и нам было что ему сообщить! А теперь московиты рыщут по всем дорогам, а с ранеными, на заморенных конях и без припасов нам далеко не уйти…
– Так есть, пся крев! – пан Собаньский сокрушенно поник головой и принялся ерошить пятерней свою свалявшуюся под шапкой густую чуприну. – Придется идти на фольварк[20] и сидеть там тихо, как мыши, пока москали всей силой не выступят в поход. Но потом нам не обогнать их: все дороги в Бессарабии будут забиты их войсками…
Йохан вдруг порывисто вскочил, осененный внезапным решением:
– Значит, нужно обогнать их и выступить немедля! Одиночный всадник легче сможет миновать разъезды московитов и проще прокормит коня в дороге. Добрая карта, звезды и Божья милость укажут путь от колодца к колодцу…
– Пан Крузе желает сказать, что он поедет к королю один? – пылко возмутился Собаньский. – Шляхетский гонор…
– Мой благородный и доблестный польский друг, – Йохан сознательно подобрал самые напыщенные эпитеты, зная, как падки на лесть польские шляхтичи. – Вы уже покрыли свою дворянскую и офицерскую честь славой, когда спасли меня от смерти и так бесстрашно сражались! Ваш союзнический долг перед шведской короной исполнен, пан Собаньский, никто не посмеет упрекнуть вас! Вы и храбрые солдаты ваши заслужили отдых, пока не заживут раны.
Поляк удовлетворенно кивнул и пробормотал, что «подлатать прорехи от москальских штыков не помешает». Его самолюбие получило полную индульгенцию. Поездка к шведскому королю, чтобы помогать туркам, которые старинные враги Речи Посполитой, бить других врагов – московитов, отменялась под самым благовидным и рыцарственным предлогом. Усталым голосом Собаньский скомандовал своим солдатам «по коням!». Приказ был исполнен не без труда, с болезненными стонами и забористой руганью. Йохан по очереди крепко пожал руку каждому из поляков, а они, прощаясь, по своему обыкновению препоручали храброго шведа защите «Ченстоховской Божьей Матери и пана Иисуса».
Лейтенант Хольмстрем тоже было взобрался в седло, но вдруг смачно плюнул и спрыгнул на землю.
– Ну уж нет, Йохан! – решительно заявил он. – Если ты собираешься еще раз запереться прямо в лапы московитам, то, черт побери, и я с тобой! Болтаться в петле вдвоем или подыхать в степи вместе куда веселее… А если, не ровен час, все-таки удастся добраться к нашему славному Карлу, я не хочу отдавать всю славу тебе одному!
Дав коням пару часов отдыха, они выехали под покровом ночной мглы, угадывая по звездам направление на юг и на запад, сторонясь дорог и держа наготове оружие.
– Не понимаю тебя, – сказал Хольмстрем Йохану, когда они остановились напоить коней у заброшенного колодца. – Еще вчера ты плелся за мной через силу, тебе было наплевать на войну, на славу, на саму шведскую корону! А сейчас сам суешь голову к дьяволу в зубы, да еще ведешь за собой меня, и я не могу отказаться… В тебе словно адский огонь разгорелся…
Йохан недобро усмехнулся, и в глазах его Хольмстрему почудились отблески того самого ледяного пламени преисподней.
– Ты угадал, дружище! – мрачно ответил он. – Именно огонь и именно адский. Он будет пожирать меня изнутри день и ночь, пока я не залью его черной кровью безумного царя Петра! Раньше я много сражался и убивал людей из долга службы или необходимости… Но порази меня Господь, если я ненавидел хоть кого-нибудь из этих несчастных! Сегодня я научился ненавидеть, Ханс. Ненависть вернула мне вкус к жизни. Ненадолго. До тех пор, пока проклятый московит не умрет от нашей руки, а несчастная Марта не станет опять свободной…
– Вот это дело, дружище! – воскликнул Хольмстрем почти радостно. – Тогда я с тобой до конца! Быть может, это позволит забыть, как восемь лет я ползал перед московитами на брюхе, спасая свою шкуру… Смерть чертову Бон-Бом-Диру Петьке Михайлову! Клянусь злобой и ненавистью всех демонов ада!!!
Той ночью, после обручения с Екатериной, Петр опять заблудился в лабиринте прошлого. Титану снилось, что он – мальчик и снова – в Кремле, под опекой матушки-царицы Натальи Кирилловны и боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Кремль, этот запретный город, государство в государстве, в котором царей, цариц и царских отпрысков веками прятали от их народа, казался мальчику огромной усыпальницей, скрывающей его от жизни. В детстве Петруше отчаянно хотелось выйти за кремлевские стены – туда, где кипела настоящая, пусть буйная и скудная, но все-таки жизнь! – и куда его не пускали. Да, эти стены защищали его и мать, только вот от чего? «От событий!» – твердо решил юный Петр. Здесь, за кремлевскими стенами, он, юный царь, был только участником торжественных и пышных ритуалов – не более.
