Книга В погоне за призраком, или Испанское наследство - Питер Марвел

В апреле 1682 года, за несколько месяцев до описываемых событий, Король-Солнце Людовик XIV, превратил в столицу Франции Версаль, перенеся в него официальную резиденцию двора, несмотря на то что Южное крыло было едва закончено, а строительство Северного еще даже не начиналось. Пусть еще ведутся работы в конюшнях, только приступили к закладке главных служб, а Зеркальная галерея полна пыли и загромождена лесами. Людовик не любит Лувр, обветшавший к тому времени и слишком тесный для него, устал он и от Сен-Жермена-о-Лэ и от Тюильри – все эти дворцы кажутся ему недостойными ни его персоны, ни его представлений о величии монархии и Франции.

К этому времени Версаль представлял собой уже целый город, в котором, соревнуясь друг с другом за близость к дворцовому ансамблю, обитали вельможи и сановники, фаворитки и придворные, прислуга и ремесленники. Население этого странного города, воюющее между собой за место подле Короля-Солнца, доходило уже до 30000 человек, из которых 2000 обслуживали дворец и лично Его Величество.

Если же взглянуть на Версаль с высоты птичьего полета, становилось ясно, что он являл собой материальное воплощение главной идеи царствования Людовика – божественности монарха, который венчает собой пирамиду людского общества, как бы животворя и созидая его своей властью и неограниченным могуществом. Версаль – место явления королевской славы, как Фавор – гора славы Господней. Говорят, что все дороги ведут в Рим, но Людовик решил, что Франция станет исключением из этого правила. Все дороги в ней поведут к Королю. Отсюда и план трех шоссе, в виде лучей трезубца расходящихся от центрального дворца. Они должны были соединить Версаль с главными центрами политической и светской жизни Франции, напоминая дворянам и простолюдинам, что жизнь и счастье исходят отныне из нового Олимпа.

Трехкилометровый парк, куда выходили арочные окна Зеркальной галереи, благодаря умело выстриженной зелени деревьев и кустарников, создавали впечатление бесконечного пространства, в котором взгляд свободно скользит к горизонту по безупречным плоскостям водной глади, травяного ковра и усыпанных цветным песком дорожек. Теряющиеся в дали ряды статуй вызывали ощущение бескрайности, словно играя с главной мечтой короля о Франции, простирающейся от моря до моря, чьими границами должны были стать только препоны самой Природы, но не жалкие претензии соседних государств.

Верховный сюзерен Франции хорошо знал цену своей резиденции и собственноручно составил руководство для ее гостей. Король советовал, выходя из дворца на Мраморный двор и террасу, задержаться не верхних ступенях лестницы, окинуть взглядом партер, бассейны и фонтаны, потом двигаться к окруженной радужными брызгами мраморной Латоне, полюбоваться статуями, пройти Королевской аллеей к фонтану Апполона и каналу, обязательно оглянувшись оттуда назад на дворец.

Ныне вряд ли удастся вообразить себе зрелище, которое представляло это восьмое чудо света во времена королей. Времена, когда в зеленых версальских театрах, украшенных цветочными гирляндами и апельсиновыми деревьями в золотых кадках, в пламени фейерверков и громе оркестров разносились дивные трели оперных певцов, по аллеям торжественно двигались пышные кортежи разодетых придворных во главе с самим королем, предстающим перед восхищенными взорами то в виде Марса, то Апполона, а вслед за ними ехали убранные букетами и драгоценными тканями колесницы с актерами, изображающими знаки Зодиака, рыцарей и богов, нимф и богинь... Времена, когда в тенистых аллеях дрались на шпагах и целовались, играли в серсо и мяч, плакали и смеялись, блистали остроумием и потрясали ничтожеством, декламировали стихи и играли на флейтах, интриговали и шпионили, любили и умирали... Ныне парк застыл, как будто жизнь навсегда покинула его, и никогда больше во Франции не наступят столь блистательные времена.

Итак, в одно жаркое июльское утро в Версале, в приемных покоях генерального контролера финансов Его Величества, находилось всего два посетителя – молодая дама, одетая для визитов, и господин лет пятидесяти, с очень приятными манерами и замечательным, полным жизнелюбия лицом. Оба они томились под дверьми министра достаточно долго, для того, чтобы вдосталь налюбоваться на многочисленные эмблемы, украшающие стены, гобелены и расписанные потолки этого великолепного дворца.

Пресловутые эмблемы, то ли благодаря которым Людовика прозвали Солнцем, то ли которые лишь заключали в себе это прозвище, были замечательны тем, что представляли собой человеческий лик в обрамлении солнечных лучей, освещающих земной шар. Лик этот, исполненный в лучших традициях классицизма, принадлежал, конечно же, Людовику XIV, милостью Божьей королю Франции и Наварры. Таким образом, каждый посетитель Версаля мог быть уверенным в том, что и его коснулся свет, исходящий от Короля-Солнца – «подателя, всех благ, неустанного труженика и источника справедливости», – как изъяснял сей символ сам Людовик Бурбон.

Но даже солнце может надоесть, посему господин и решился первым нарушить тягостное молчание.

– Сударыня, позвольте нарушить всевозможные условности и представиться вам. Судя по всему, наш Юпитер не в духе, и меня пугает мысль провести еще час под этими сводами в полном молчании, особенно в присутствии столь изящной дамы.

– О, какие только жертвы не принудит нас принести скука, – ответила дама с холодными глазами, на безупречно красивом лице которой не отражалось никаких чувств, и улыбнулась.

– Так позвольте же представиться – председатель Французской академии Шарль Перро. – Господин снял шляпу и галантно раскланялся.

– Леди Лукреция графиня Бертрам, вдова лорда Бертрам.

– О, надеюсь, ваша утрата...

– Пустяки, сударь. Мой муж геройски погиб больше пяти лет назад, и рана в моем сердце постепенно затянулась. Тем более он был старше меня на двадцать лет.

– Прошу прощения, миледи. А как вы находите Версаль?

– Я живу во Франции уже несколько лет и не перестаю восхищаться великолепием двора и чудесами версальской жизни.

– О, как вы правы – в нашей жизни столько чудес... – Месье Шарль воздел глаза к небу и снова улыбнулся.

– Ах, сударь, я только что поняла, кто вы. Ведь это вам почтеннейшая публика должна быть благодарна за доступ в сад Тюильри и за ту удивительную скорость, с которой был выстроен Версаль... Я вспомнила, именно вы курировали строительные работы... Не могу не выразить вам своего восхищения, – молодая женщина одарила секретаря Академии восторженным взглядом и благосклонной улыбкой, в глубине которой мелькнуло нечто, что заставило господина Перро повнимательней всмотреться в необычайно привлекательное лицо своей случайной знакомой.

– Вы преувеличиваете мои заслуги, миледи. Признаться, я всегда мечтал прославиться не как ученый и строитель, а как литератор.

– Мне кажется, – тут леди Бертрам сделала очаровательную гримаску, – литераторов в Париже и так достаточно, а вот умных и деятельных людей, способствующих прогрессу, весьма не хватает...

Миледи сумела польстить секретарю, и он благодарно поклонился ей.

– Ну если под прогрессом понимать чересчур оживленное движение карет по парижским улицам и увеличившуюся возможность постоянно менять белье, избавляющую цвет нашего общества от «несносной» необходимости то и дело мыться... Впрочем, я всегда ратовал за прогресс.