Книга На Сибирской флотилии - Геннадий Турмов

Судьба распорядилась таким образом, что только четверо из них через несколько лет окажутся во Владивостоке, пробившись сквозь препоны жестокой Гражданской войны.

Анатолий Иоасафович Маслов отстал где-то от поезда, не доезжая до Воткинска, и повернул на юг, в Севастополь, где уже через год работал на морском заводе.

В Воткинске расстался с группой и Иван Шитиков. Какими-то неведомыми путями одно из его писем догнало Мацкевича поздней осенью 1918 года.

«Уважаемый Дмитрий Александрович!

Здравствуйте, очень извиняюсь, что так долго не давал о себе знать. Как вам известно, я направился домой в Питер. Но из всего этого получилось нечто ужасное. Домой, конечно, я не попал. Расскажу по порядку.

В сентябре я от Иннокентия Александровича Молодых заручился документами, заверил их через правительство уральского главного уполномоченного труда, одобренного от чехословацкого национального совета, полагая, что этого достаточно, чтобы мне верили в моих целях, и т. п. И вот, имея на руках такие документы, я направился в направлении Перми. Прошел сто верст пешком, переплыв две речки в морозные дни, перенес столько лишений, ночевал в лесу под открытым небом в стогах сена. Наконец подошел к самому фронту, но тут случилось, что фронт белых покатился и я оказался в нескольких верстах от фронта.

Меня арестовали как красноармейца партизанского отряда. Избили, отобрали деньги и некоторые вещи, хотели расстрелять, да слишком много было для них непонятного в документах. В целях выпытать у меня какие-то сведения отправили в штаб полка. И вот со связанными руками назад, жестоко избитого, два казака на лошадях гнали меня нагайками до штаба около 15 верст.

В полковом штабе со мной обращались человечнее, но опять моим документам не поверили и отправили в штаб Иркутской стрелковой дивизии, стоящей на тракте, ведущем на Пермь в Афанасьевскую крепость. Представьте, что и здесь моим документам, как я понял, тоже не поверили, вообще не обратили на них никакого внимания. Но меня посадили под строгий арест.

22 сентября пришли солдаты, взяли меня из-под ареста. По выходе на улицу я увидел группу арестованных солдат около 50 человек, окруженных другими вооруженными солдатами. Меня поставили в строй и погнали к середине села. Я подумал, что все кончено. Нас ведут расстреливать, что здесь практикуется каждый день. Но, к счастью, этого не было. Нас привели на середину села, окружили несколькими рядами солдат при множестве зрителей. Началась ужасная порка. Было положено на дороге несколько бревен и снятых дверей. Был прочитан приговор одним из офицеров, и начали бить всех по очереди.

Я рассмотрел подробнее всех, кого наказывали. Кроме вышеупомянутых солдат, было еще около десятка крестьян разных возрастов. И вот дошла очередь до меня. Офицер приказал мне, как и всем прочим, снять штаны и ложиться. И вот два палача – один солдат, другой офицер – начали буквально рвать мое несчастное тело. Первые около десяти ударов я выдержал, крепился, сколько хватало моих сил. Я начал грызть фуражку, чтобы не подавать звука, но не вынес и я, как и другие, кричал. Кричал, как животное, которое резали, разницы не было. Как я уловил слухом, мне было решено начальником штаба дать сто ударов, но дали меньше.

После порки отправили под арест. Продержали еще две недели. Потом прикомандировали меня к обозу, в котором я нахожусь по сие время. Вот, Дмитрий Александрович, что дала мне жизнь. Естественно, возникает вопрос – за что все это? За какое преступление? Сколько я ни спрашивал, доказывал, кто я, но на меня кричали офицеры.

В прошлой жизни своей испытал много, но все то прошлое было ничтожеством перед всем тем, что я пережил здесь. За что, за что все это? Так, стороной я слышал, будто я красноармеец, будто я комиссар. Моя ссылка к моим документам их нисколько не убеждала. Впоследствии, когда я получил некоторую свободу, меня заставили работать: ковать лошадей исправлять ружья, автомобили. Отношение всех окружающих стало хорошее, и даже комендант штаба обещал освободить совсем. В таком положении я остаюсь и в настоящее время. И вот теперь, униженный душой и телом, не знаю что делать? Хотел бежать – поймают, расстреляют, что и было в точно таком случае на днях с пленным. Я полагаю, что я скоро получу свободу. Так вот как, Дмитрий Александрович, судьба скрутила меня.

Хотел я написать Евгению Михайловичу, да не знаю его точного адреса. Скажите ему, что со мной было. Может быть, увидимся, тогда расскажу, как восстанавливалось государство Российское на этой войне. За два месяца я уже изучил все».

После всего пережитого Шитиков твердо встал на позицию большевиков, занимал довольно высокую должность и дошел с войсками Дальневосточной Красной армии до Владивостока, где встретился с Мацкевичем при весьма трагических обстоятельствах.

Глава 4

Коллежский асессор

Виктор Вологдин стоял у ворот Морского инженерного училища, из которых его вывел караул из трех воспитанников во главе с дежурным офицером. Одет он был в шинель с башлыком, но на шинели уже не было погон. Их только что сорвали с его плеч перед строем воспитанников, после оглашения приказа об отчислении.

А началось все с того, что начальник училища генерал-майор Пароменский в свое время организовал в училище «Читальню» – своеобразный читальный зал, библиотека которого пополнялась книгами, журналами и газетами за счет членских взносов самих воспитанников. Читальня управлялась советом старшин по три человека от каждого курса.

Совет был выборным и фельдфебель Виктор Вологдин был одним из управляющих читальней.

9 декабря 1905 года командиром 1-й роты была принесена жалоба на фельдфебеля, старшего воспитанника Кальбуса, небрежно относящегося к своим обязанностям. Начальник училища генерал-майор Пароменский обратился к воспитанникам с речью, в которой заявил, что воспитанники, управляющие читальней, «не могли так поступать, как они сделали с выпиской журнала “Русское дело”, и что, вообще, при управлении читальней они нарушили правила училища». В ответ девять старшин, в числе которых был и фельдфебель, старший воспитанник Виктор Вологдин, написали «недисциплинарный протокол» и сложили с себя обязанности по управлению читальней. Начальник училища доложил об этом инциденте Морскому министру, который «изволил приказать» уволить из училища всех причастных, в том числе и Виктора Вологдина, что и было сделано в январе 1906 года. Благодарный поступок, но не совместимый с требованиями воинской дисциплины в любом закрытом учебном заведении при любом общественном строе.

Виктор зябко передернул плечами и уныло направился к пристани.

Честно сказать, он до сих пор не верил, что случилось непоправимое. Рухнули мечты о флоте, о кораблях… Осталось горькое сожаление о содеянном, о том, что надо было делать все совсем по-другому. А как «по-другому»? Он же не мог подвести товарищей. Все подписали протест, и он тоже подписал…

А теперь куда идти?

В это время в Петербурге жили помимо Виктора три брата Вологдиных: Сергей, Владимир и Валентин.