Книга Я был зятем Хрущева - Алексей Аджубей

Мне хочется многое сделать. Ты пойдешь вместе, и я счастлив иметь самого милого близкого друга. Иногда, как теперь, я чувствую, что смогу сделать что-нибудь. Счастье дает мне силу. И я давно не был так счастлив. Твой Н. В.»

Елена Ивановна разрешила опубликовать это письмо только после ее смерти. Я был одним из тех, кто читал эти строки в оригинале, спустя почти семьдесят лет, после того как они были написаны.

Елена Ивановна эвакуировалась с сыном в Саратов в 1941 году. Из окна их комнаты была видна тюрьма.

«Мать не могла простить себе, – рассказывает Юрий Николаевич, – как сердце не подсказало ей, что Николай Иванович рядом…»

Когда Ленинград освободили от блокады, мать и сын вернулись в этот город. Им помог добраться туда Сергей Иванович Вавилов, родной брат Николая Ивановича. Через некоторое время Сталин санкционировал избрание С. И. Вавилова, видного физика, на пост президента Академии наук СССР. Тот согласился. Ничего не спросил о брате. Смирился.

В 1948 году в адрес нашей академии пришло письмо из Англии от Генри Г. Дойла, занимавшего пост Президента Королевского общества Великобритании в 1940–1945 годах. Он сообщал о своем отказе от звания почетного иностранного члена Академии наук СССР, так как Королевское общество не получило никаких сведений о Н. И. Вавилове. В Англии стало известно, что он пал жертвой беззакония.

После казни Берия моя мать очень жалела Нину Теймуразовну. Та когда-то спросила Нину Матвеевну: «У вас одевались жена Ягоды, жена Ежова, многие другие женщины, разделившие судьбу мужей. Теперь вы выбираете наряды для меня. Не страшно ли вам?»

Мать смолчала. Она не любила таких разговоров. Я знаю, что она радовалась тому, что Нина Теймуразовна и ее сын Серго получили возможность спокойно жить и работать.

Те десять лет

Год 1953-й шел к концу. В сентябре состоялся Пленум ЦК партии, на котором остро и правдиво была проанализирована экономическая ситуация в стране, состояние дел в сельском хозяйстве. Хотя на XIX съезде партии проблема зерна была объявлена решенной, закупки зерна не покрывали потребности страны, в особенности это сказывалось на развитии животноводства. С 1940 по 1952 год промышленная продукция выросла в 2–3 раза, а валовая в сельском хозяйстве – всего на 10 процентов.

В докладе Хрущева отмечалось, что рост производства зерна сдерживается отходом от принципа материальной заинтересованности – основного принципа социалистического хозяйствования.

Хрущев напомнил важную мысль Владимира Ильича Ленина о том, что для перехода к коммунизму потребуется долгий ряд лет и что в этот период хозяйство нужно строить «не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, личной заинтересованности, на хозяйственном расчете».

На этом же пленуме Хрущев был избран Первым секретарем.

В январе 1954 года Хрущев в записке в Президиум ЦК КПСС назвал цифры хлебных ресурсов.

На конец 1953 года хлеба было заготовлено не только меньше, чем в 1951 и 1952 годах, но и меньше, чем в 1940-м, а расход его увеличился более чем в полтора раза. Без необходимого количества хлеба невозможно было думать о дальнейшем успешном развитии всего народного хозяйства. Зерновая проблема обозначилась под № 1.

В записке обосновывалось предложение взять хлеб на целинных и залежных землях Казахстана, Сибири и ряда других районов. Так впервые в политическом документе появилось слово «целина».

Газетные страницы. Первые уроки

Поворот, который страна начинала в ту пору, не мог не привести к переменам в журналистике. Главное в нашей жизни – дорога. Знаю по собственному опыту и по опыту моих товарищей. Самые непоседливые репортеры проводят в командировках по сто дней в году – из самолета в самолет, из поезда в поезд. В наши дни комфорт выше, а в 50-х годах, когда еще не было аэропортов в Домодедове и Шереметьеве, брони на гостиницы, да и гостиницы чаще оказывались «домами для приезжих» – жизнь и труд журналиста проходили в нелегких условиях. Но главная беда – не бытовые проблемы, а запреты.

Смешно и грустно вспоминать, но нам не всегда удавалось «пробить» на газетную полосу даже заметку о пожаре, наводнении, не говоря уже о более существенных происшествиях. По газетам выходило, что не случались у нас железнодорожные и авиационные катастрофы, не тонули пароходы, не было взрывов на шахтах, автомобили не наезжали на пешеходов, снежные лавины не обрушивались на горные села, а селевые потоки не угрожали городам.

Да что там начало или середина 50-х – даже в 60-х публикации о катастрофах не поощрялись. Уже работая в «Известиях», в какой-то день я узнал от сотрудников, что под Москвой столкнулись электричка и товарный состав. Какие только слухи не возникали! 200 убитых! 300! В Министерстве путей сообщения подтвердили, что столкновение было, погибли два человека. Редакция направила на место происшествия репортера, он все уточнил, но заметка так и не появилась в газете. Публиковать ее без разрешения МПС мы не имели права, а там заявили примерно следующее: «Ни к чему! Кто знает – тот знает, кто не знает – не узнает. Вы напишете, что погибли два человека, а все именно поэтому и будут считать, что жертв куда больше». Высокопоставленный путеец знал, что газетные строки многие привыкли расшифровывать по-своему. Если мы писали, что фильм дрянной, на него выстраивались очереди, и наоборот.

Только через правдивую прессу может каждый, в том числе и люди, облаченные высшими полномочиями, видеть и узнавать, как на самом деле обстоят дела в государстве. Но пресса «подвижна». Велика ее способность выстраивать мир иллюзий.

Часто нам приходилось волей-неволей пользоваться означенным приемом: смягчать, тушевать, переводить имена и факты в обезличку: «Наблюдаются случаи…», «Имеет место…», «По-видимому, не все поняли…» и т. д. А тут еще непременный «императорский» стиль изложения: «мы увидели», «нам показалось», «мы подумали». Само это «мы» отпугивало от резких слов, поскольку правда об одном недостатке, одном дураке или мерзавце автоматически приобретала характер обобщения. В самом деле, как это можно написать «мы увидели дурака»? Кто «мы» и почему только что увидели? Шутки шутками, а ведь сотрудник газеты не писатель. Вернувшись с задания, журналист обязан тут же «соорудить» корреспонденцию, статью или очерк, он не может отложить на двадцать лет публикацию своего произведения, дожидаясь лучших времен.

Картинки нашей идеальной жизни создавались неспроста. В том числе и на газетных полосах. Бесконфликтные ситуации были удобны. Во-первых, потому что люди, дескать, работали с большим оптимизмом, а во-вторых, безгрешными, сильными, умными оказывались те, кого «табу» на правду спасало от критики.

Приходилось переучиваться и нам. Однако не все обновляется так быстро, как хотелось бы. И не так заметно глазу. Есть у Алексея Максимовича Горького очерк о бризантном взрыве. Горький приехал на Днепр в тот день, когда там предстояло ликвидировать каменистые пороги, мешавшие строительству электростанции и судоходству. Молоденький инженер предупредил писателя, чтобы тот внимательно смотрел на реку, потому что сейчас скальные зубья уйдут под воду и Днепр перестанет клокотать и пениться. Горький ждал, что услышит взрыв, увидит, как взлетят в воздух камни и фонтаны брызг, но ничего такого не произошло. Что-то глухо ухнуло, волна сделала последний крутой поворот и, успокоившись, слилась с плавным движением вод. Прибежал радостный, взволнованный инженер, спросил: «Ну как?» – а Горький, недоумевая, ответил, что впечатлений никаких, поскольку он, собственно, ничего не заметил. Инженер объяснил, что весь секрет в бризантном взрыве. Взрывчатка закладывается под самый корень скал, к тому ложу, на котором они покоятся. Это позволяет избежать лишней траты энергии, и хоть внешне неэффектно, зато надежно: разом ликвидируется все, что мешает делу. Горький тогда подумал: вот если бы и в общественных отношениях можно было очистить жизнь от всей дряни, всех наростов таким вот бризантным взрывом, как было бы прекрасно.