Книга Любовь в награду - Джулия Энн Лонг

– Была глубокая ночь, их было шестеро, дедушка. Они появились из темноты возле Хорслидаун-стейрз, что на Темзе. Я находился в Лондоне по приказу короля, давшего мне одно поручение. Подозреваю, что их целью было помешать мне сделать то, за что мне заплатили, а я как раз должен был остановить их и не допустить, чтобы они совершили задуманное… Я чувствовал, как мой клинок входит в проклятое брюхо одного остолопа, который потом с Божьей помощью пополз куда-то подыхать, пока я… Миссис Фонтейн, почему вы не пишете?

Элайза застыла изваянием. Ее лицо побелело, как гусиное перо для письма. Она смотрела на принца в полном ужасе.

– Миссис Фонтейн! – раздраженно повторил Филипп.

– Шестеро?…

– Да. Мой дед обожает истории о сражениях и бесстрашии. – В голосе ла Вея прозвучали ироничные нотки.

Элайза засияла:

– О! Так, выходит, их все-таки было не шестеро?

– Нет, как я и сказал, их было шестеро, – неспешно и четко произнес принц, как будто она была несмышленым ребенком. – Прошу вас, будьте внимательны, миссис Фонтейн.

Она слегка приоткрыла рот и издала еле слышный сухой звук, а потом выпалила:

– Да, но вы все же живы!

По лицу лорда ла Вея пробежала слабая усмешка.

– Я уже начинаю думать, что на моем надгробном камне следует написать: «На этот раз их было семеро».

Элайза смотрела на принца с таким видом, словно он только что напал на нее.

– Я надеюсь, что сказал что-то забавное, миссис Фонтейн. Вы можете смеяться.

Ее рот скривился в неубедительной, абсолютно вынужденной усмешке.

– Но… как вы узнали, что их бы шестеро? Ведь стояла глухая ночь?

– Можете быть уверены, что все, что я вам диктую, – правда.

Честно говоря, даже сам Филипп не знал, как ему удалось пересчитать нападавших, но пребывал в уверенности, что их было именно шестеро. Когда он дрался, его зрение становилось острее. Он отчетливо все видел: каждое лицо, мелькание клинков, слышал звуки наносимых и принимаемых ударов, запах немытых мужских тел, помнил то мгновение, когда понял, что нанесенный ему удар может оказаться смертельным. Если бы хоть один из нападавших умел обращаться со шпагой так же, как он, он был бы уже мертв.

И если бы Редмонд не появился из ночной тьмы в окружении своих головорезов, Ла Вей сдох бы на Хорслидаун-стейрз как собака.

– Когда я участвую в битве, мое зрение становится… более острым, – объяснил он Элайзе. – В том, что их было шестеро, у меня нет никаких сомнений, как и в том, что завтра встанет солнце и вы зададите мне еще один ненужный вопрос. Я точно так же уверен, что вы не сможете добыть для лакеев ливреи полуночного цвета до конца месяца.

Ла Вей сказал это для того, чтобы у Элайзы выпрямилась спина и на щеки вернулся румянец, – его прием сработал почти мгновенно.

– Когда вы участвуете в битве… – ироничным тоном повторила она, все еще рассматривая его, будто хотела убедиться, что он не призрак. – Вы говорите это так, как могла бы сказать я: «Когда раз в неделю я хожу за провизией».

Однако ее взгляд оставался встревоженным.

Ла Вей испытывал странное облегчение под взглядом своей экономки. Ощущение было таким, будто на одно благословенное мгновение его дух раскинулся на пуховой перине, а он до сих пор не осознавал степень своей усталости. Он полагал, что его существование стало весьма жалким и даже невыносимым. Но это все же было земное существование!

– Не считаете ли вы тему письма слишком вызывающей для ваших тонких чувств, миссис Фонтейн? – спросил Ла Вей резко, отрывисто. – Имейте в виду, я рассказываю это, чтобы развлечь деда, которому уже за семьдесят, он до сих пор испытывает тягу к такого рода подробностям.

– Прошу вас, продолжайте, – ответила Элайза. – Мои чувства прочны как чугун.

В этом Ла Вей сильно сомневался, однако выдохнул и собрался с мыслями.

– Как вам известно, дедушка, когда кому-то из ла Веев выпадает шанс сразиться с врагами и его не убивают как свинью – трусливо и несправедливо, – Ла Вей всегда одержит верх.

Филипп слышал стальные нотки в своем голосе, как будто он и впрямь рассказывал о своих похождениях деду, который любил истории о доблести.

– …Убивают… как свинью… – проговаривала звенящим голосом Элайза, быстро записывая слова лорда ла Вея.

– Благодарю вас за новость о Ле-Пьер-Держане. Я тоже часто думаю о нем. Он был частью моего детства и остается частью того, кем я стал, так что его потеря – это еще одна… – Филипп сделал паузу, чтобы откашляться, – …еще одна смерть. Я нередко вижу его во сне и тогда просыпаюсь с улыбкой на лице. Но это та смерть, которая, как вы говорите, я надеюсь, отступит.

– …Еще одна смерть…

– Когда я лечился от ран, у меня была сильная лихорадка. Я видел отца, каким он был за день до того, как его увели, – гордым, непокорным, смелым. Это придало мне сил – я понял, что должен жить ради него, ради maman и Мари-Элен, ради… Миссис Фонтейн! – резко окликнул он Элайзу, которая опять замерла над письмом.

Элайза откашлялась, но головы не подняла.

– Прошу прощения, лорд Ла Вей. Будьте добры, повторите последнее предложение, – попросила она.

– Это придало мне сил – я понял, что должен жить ради него, ради maman и Мари-Элен, ради вас, дедушка, чтобы смерть никого из тех, кого мы любили, не оказалась напрасной.

– …Смерть… напрасной, – тихо повторила Элайза.

Ла Вей сделал очередную паузу. Ему всегда было трудно писать деду, потому что рассказать обо всем, что происходило с ним, было невозможно. Филиппу оставалось надеяться лишь на то, что он хорошо знает деда.

– …Целую и обнимаю вас, дедушка, посылаю вам свою любовь. Пожалуйста, не беспокойтесь о ренте – я устрою так, чтобы нужная сумма оказалась в вашем распоряжении как можно быстрее. Мы очень давно не виделись, но уже совсем скоро воссоединимся.

Ла Вей замолчал.

Элайза перестала писать.

Наступила такая тишина, будто он прочел заклинание, превратившее их обоих в статуи. Глядя в окно, Филипп видел на некотором расстоянии старый покосившийся деревянный забор, окружавший пастбище. Если прищуриться, можно представить, что это длинная и низкая стена, окружающая дом его детства – Ле-Пьер-Держан – Серебряные Камни [6].

Во время революции имение захватила жаждущая крови толпа – это было наступление на Бурбонов и всех, кто с ними связан. Нападавшие могли бы оторвать ему руку.

Родные Филиппа – те, кто не был пойман или казнен за страшное преступление, состоявшее лишь в том, что они принадлежали к царствующей фамилии, которая, возможно, обладала чересчур большой властью во Франции, – были вынуждены разбежаться, прихватив с собой лишь то, что смогли унести или вывезти из Франции. Сейчас они начали потихоньку возвращаться домой. Некоторые не вернутся никогда…