Книга Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе - Тара Сивик

А ведь думалось, что это будет милый, мирный ужин.

– О, бог мой, – восторгается Лиз. – Да я со школы помню бейсбол с вентилятором! Только, разве мы несколько раз не играли в него с маленькими картошками?

– Верно, – подтверждает мамуля. – О таких заменах нам известно.

– Лады, так что же такое бейсбол с потолочным вентилятором? Это не то, о чем я думаю, а? – спрашивает Дрю, быстро переводя взгляд с одного из моих родителей на другого. Те выжидающе смотрят на меня. Лиз от возбуждения просто-таки подпрыгивает на стуле.

А‑а, вот чертовщина!

Я закатываю глаза и единым духом выпиваю вино из бокала, с легким «блямс!» шмякая его обратно на стол.

– Ладно, отлично. Картер, хватай деревянную разделочную доску с ручкой. Лиз, складывай в корзину все оставшиеся в духовке булочки. Джим, пускай вентилятор на малый ход и вместе с Дрю отодвигайте стол в сторону.

Все вытаращиваются на меня, раскрыв рты ровно на три секунды, а потом лихо принимаются действовать и запасаться инвентарем.

– Я еще выпивки принесу! – радостно возвещает Дженни.

– А у меня картофельное пюре, – сообщает мой отец.

– А картофельное пюре-то нам зачем? – спрашивает Картер, возвращаясь в гостиную с разделочной доской, известной так же как «бейсбольная бита».

– Клэр, этот мужчина, возможно, горяч яйцами, но вроде как туп умом, – верещит мамуля, восторженно трепля Картера за щеку. – Картофельное пюре – это перчатка-ловушка принимающего. А то!

11. Мама моя!

По-моему, даже гадать не надо: моим родителям никогда не понять этот буйный вихрь, каким является Клэр и ее семейство. Не вижу в том ничего особенного. В общем-то, нельзя сказать, чтоб с предками я был так уж близок. Их манера родительства всегда включала в себя чуточку больше отстраненности, чем у большинства. Думаю, это одна из главных причин, что я осознал, как мне необходимо верно поступать по отношению к Клэр и Гэвину. Я вовсе не хочу, чтобы у моего сына возникло ощущение, будто для меня что-то хоть мало-мальски важнее, чем он. Не поймите меня превратно. Мои родители – хорошие люди. Они любят меня и делали все, как надо, поднимая меня на ноги. Они отдавали меня в лучшие школы и сильно верили в мое будущее. Когда я бросил колледж, который наводил на меня охренеть какую скуку, они не очень радостно восприняли это. Им ведь хотелось, чтоб я стал врачом или адвокатом, чтоб разделил с ними членство в окружном клубе. Им нравится все то, что негромко, опрятно, аккуратно и не без выпендрежа. Тут и думать нечего: они совсем не из тех, кто играет в бейсбол с потолочным вентилятором, и никогда такими не станут. Немало потребовалось времени, чтобы они перестали пытаться втиснуть меня в заранее выбранную форму и поняли, что им нужно просто дать мне возможность выбирать самому и самому жить своей жизнью. Их на самом деле приятно возбудила новость о том, что они стали бабушкой и дедушкой, и я знаю, что тут с ними все будет в порядке. Тут и свое преимущество имеется: по крайности, у Гэвина в жизни будет хоть кто-то, кто способен научить его, как вести себя за столом в компании, жаловаться на непомерные налоги и делиться опытом укрывания денег от властей. Поскольку его уже окружают люди, демонстрирующие, как надо ругаться, словно водила грузовика, и швыряться едой в потолочный вентилятор за ужином, все это, мне как-то здорово верится, поможет ему стать самым всесторонне образованным человеком на планете.

Надобно море объяснений и еще больше вина, чтобы наставить Клэр на ход моих мыслей. Ей хочется, чтобы все и вся ее любили, она считает себя неудачницей из-за того, что мои родители увидели ее только с худшей стороны. Когда я объясняю ей, что даже мне после двадцати пяти лет все еще есть чем поразить своих родителей, а потому ей нет резона вешать на себя собак, она наконец-то уступает и расстается с мыслью шоколадом выписать свои извинения на газоне перед домом моих родителей.

После того как моя мама приносит извинения за нежданный приезд, а Дрю делает жуткую подачу в вентилятор, которая заканчивается тем, что обеденная булочка попадает прямо маме в шею, мои родители осознают, как важно уведомлять о своем появлении заранее. Они изо всех сил сдерживаются, чтобы не делать брезгливых мин, пока на цыпочках обходят куски хлеба, которыми завален весь пол гостиной, и находят себе свободное местечко. Мой папа объясняет: ему показалось, что у него начинается простуда, но после короткого сна он почувствовал себя гораздо лучше, вот они и решили заехать к десерту. Клэр из кожи вон лезет, придерживаясь первоначального плана угостить моих всяческими напитками и сладостями, чтоб подмазаться к ним, но после того, как Рэйчел тридцать минут вынимала из моей мамы душу, требуя признаний, как в один прекрасный день та была бы не прочь попробовать секс втроем, а моего отца подстрекала признаться, что тот в шестидесятые употреблял ЛСД, мои решили, что им давно уже пора ложиться спать.

После их отъезда все помогают навести порядок, прежде чем самим разъехаться по домам. Когда последнее блюдо уложено на место и последний кусочек хлеба выметен с пола, мы наконец-то остаемся одни дома, в тиши которого слышно только тиканье часов в гостиной.

Уложив Гэвина, я иду на кухню, где застаю стоящую у раковины Клэр, которая вперив взгляд в окно, целиком ушла в какие-то свои мысли. Не хочу, чтоб ее мучило чувство вины перед моими. Я им не дам внушить ей, будто она хоть в чем-то мельче той потрясающей женщины, какой знаю ее я.

Подхожу к ней сзади, скольжу руками по ее талии и замыкаю их поверх живота. Тычусь подбородком ей в плечо, ожидая, когда она заговорит.

– Вот так. Забавный выдался денек, – язвительно подытоживает она, укладывая свои руки поверх моих.

Повернув голову, целую ее в изгиб шеи и вдыхаю легкий аромат шоколада, которым всегда отдает ее кожа.

– Вообще-то день выдался очень забавный. Понятия не имел, что ты когда-то звонила в «Розыск опаснейших преступников Америки», – говорю ей с улыбкой. – И что Барби нравится конский член. Кто б мог подумать?

Ее тело сотрясается от смеха.

– Слышь, ты меня не суди. Трусы у Кена такие, что не снимешь. Что остается делать в такой ситуации девочке? – спрашивает она, в объятиях поворачивается ко мне, опоясывает меня руками и льнет щекой к груди. – Я ж была единственным ребенком у двух трехнутых родителей. Если, конечно, мне не хотелось торчать с матерью в подвале и накуриваться травкой, то чем еще можно было заняться, как не устраивать оргии с Барбями?

Я засмеялся в тон ей и принялся медленными кругами оглаживать руками ее спину.

– Знаешь, можешь когти рвать. Хоть сломя голову, как в мультиках, чтоб от тебя только контур в двери остался. Винить не стану. – Поднимает на меня взгляд и улыбается. Только я догоняю: она это типа серьезно.

– Послушай меня. Ничто не имеет значения, кроме тебя, меня и Гэвина. Нет абсолютно ничего, чем кто угодно из наших с тобой родных в силах порушить это.