Книга Любовница депутата (сборник) - Сергей Бакшеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два дня назад уехал Андрей. Его отлет был неожиданным, он получил телеграмму о тяжелой болезни матери.
Был вечер, они сидели втроем в своем номере, пили вино и играли в преферанс. Какой-то парень приоткрыл дверь и сообщил:
— Слышь, Андрюха, тебе там вроде телеграмма пришла.
Андрей удивился, но спокойно доиграл очередной кон и только после этого спустился вниз. Затем он вернулся и, не сказав ни слова, начал собирать вещи.
— Чего стряслось-то? Играть дальше будем? — спросил Виктор.
— Уезжаю, — вяло ответил Андрей. — Мать привезли в Питер, лежит в больнице.
— Привезли? А где она до этого была?
— На Новой Земле. Отец там служит.
— А-а, — протянул Виктор. — Сегодня уже не уедешь, самолет только завтра.
Андрей бросил в сумку рубашку, опустился на стул и вяло свесил руки между колен.
Виктор встал, зевнул и, сказав, что пойдет прогуляться, вышел. Андрей долго сидел молча, а потом тихо, не поднимая головы, заговорил:
— Ведь всё шло к этому. Здоровье ни к черту, а все на Север, на полигон, за деньгами, за выслугой. Чтобы потом жить, как люди. Мне только лучше от этого: предки почти весь год там, а я один в пустой квартире. Раз в неделю тетка придет, еды наготовит, вещи в стирку заберет. Иногда, правда, тоскливо становилось, но ничего, деньги присылают, а компания всегда есть. Такие вечеринки бывало, устраивали, о-хо-хо! Надоедало, конечно, одному. Под конец всегда хотелось, чтобы приехали побыстрее. А приедут — тремся, тремся друг о друга и всё как чужие. Потремся так неделю другую, они в санаторий укатят, а там уж и на острова пора. Сейчас и не знаю, о чем говорить буду при встрече … Отец, наверное, отзимует, окончательно вернется, вместе будем жить. Если, конечно, с матерью всё в порядке … Не знаю даже, хорошо это или плохо?
Андрей встал и подошел к окну. Олег механически перебирал карты.
— Нет, конечно, вместе лучше, — не оборачиваясь, продолжил Андрей. — Иногда так все надоест, так опротивеет, а поговорить не с кем. Думаешь, к черту это вооружение, был бы отец гражданским, вернулся бы, зажили бы как нормальные люди. Хотя теперь… Если мать в Питер в госпиталь перевезли, и меня срочно вызывают, значит дело дрянь.
Андрей обернулся и неожиданно спросил:
— Слушай, а что такое любовь к родителям?
Олег задумался и не знал, что ответить.
— Любовь к девушке это проще, тут сразу ясно, любишь или нет, — рассуждал Андрей. — А с родителями…
Олег опять с тоской вспомнил об Ирине.
— Хорошо, если ясно. А вот мне ни черта не понятно! — с болью в голосе произнес Олег.
Андрей уехал в аэропорт, не дожидаясь утра, и когда он захлопнул за собой дверь, Олег почувствовал тот же неприятный озноб, будто долгое время лежал на холодном камне. Было неуютно и его телу, и его душе.
Покинув обманчивое тепло каменного ложа, Олег вновь зашагал вверх. Воспоминания и прошлые, и совсем недавние не рассеивали его грусть, они как камни, брошенные в воду, не позволяли успокоиться его сознанию, и всплесками этих падений были бесконечные мысли о себе и об Ирине.
Слева от себя он услышал шум ручья и невольно свернул левее. Около ручья, по обе стороны, прямо на снегу и на проплешинах старой травы росли белые с яркими зелеными воротничками цветы. Некоторые из них еще спали, склонив к земле закрытые бутоны, а многие, широко раскрыв пять больших лепестков, удивленно смотрели на мир единственным желтым глазом.
Олег улыбнулся, представил, что рядом с ним идет Ирина и, желая сделать ей приятное, быстро сорвал несколько самых красивых цветков. Но рядом с ним Ирины не было и, глядя на нежные растения, он пожалел, что так необдуманно поступил. Домой он вернется только после завтра, а к тому времени цветы могут погибнуть. Но он всё равно представил, как дарит эти цветы девушке, а она, благодарно улыбнувшись, склоняет над букетом лицо и долго смотрит на него из-под длинных загнутых кверху ресниц. Думая об Ирине, Олег не заметил, как прибавил шаг. Ему было легко и как-то просторно, будто что-то необъятное высвободилось в его груди и сейчас неудержимо рвется наружу.
Вскоре он был на вершине. Здесь, видимо, уже давно господствовала цивилизация. В центре стояло здание, напоминавшее собой большую русскую печь с трубой, а сбоку гремел музыкой ресторан. Олег с какой-то непонятной ревностью отметил, что рядом с рестораном стоят свадебные машины.
На макушке «печной трубы» была смотровая площадка, и Олег поднялся по каменным ступеням. Утренний туман уже рассеялся, и он увидел прямо перед собой на горизонте огромные, манящие величественной красотой горы. По сравнению с ними, та вершина, на которую он только что взошел, была маленьким неприметным холмиком. Горы бесконечной чередой уходили вдаль, вершина виднелась за вершиной, и числа им не было.
А сзади в обе стороны тянулось побережье. День был теплый, и Олег знал, что сейчас там бурлят мутные потоки, стекающие с близлежащих склонов, которые сносят вниз все отжившее и ненужное.
Странное свойство у человеческой памяти. Не повинуясь никаким пространственно-временным законам, она выхватывает разноцветные эпизоды нашей жизни, лепит из них мозаику, позволяет нам по-иному взглянуть на прошлое, увидеть себя и понять настоящее. То, что раньше могло ускользнуть от нас и пройти незамеченным, память воскрешает вновь, отбросив второстепенное, но бережно сохранив те крупицы, из которых и складывается наша жизнь. Память — это почва, на которой взрастает человеческое сознание. Нет памяти — нет человека.
Автобус подкатил к турбазе. Пассажиры вышли, слегка позевывая и разминая затекшие ноги. Олег знал, что Виктор уже уехал и удивился, застав в комнате двоих новеньких. Они пили коньяк. Горные цветы, которые Олег вчера за неимением вазы поставил в стакан, валялись на подоконнике. Один цветок, раздавленный лежал на полу. Олегу предложили выпить, однако он отказался. Тогда парни стали расспрашивать, как здесь проводят время, но он лишь коротко ответил: «Сами во всем разберетесь», и вышел.
Назавтра он улетел. Его уже не охватывали восторг и радость, как в день приезда, но взамен их появилось какое-то новое незнакомое чувство внутренней уверенности и гармонии. Олег спешил вернуться домой. Спешил вернуться к Ирине.
Прилетев в Москву, сразу из аэропорта он позвонил ей.
— Прости меня, — сказал он, услышав ее голос.
— Приезжай ко мне, я так больше не могу, — ответила она.
— Я тоже.
1
У крыльца подмосковной дачи, обшитой свежеструганной «вагонкой», ругались трое мужчин. Надменный толстяк словно защищал вход в дом, его обступали два жилистых мужика лет тридцати пяти, неуловимо похожих друг на друга грязно-загорелыми лицами и нестиранными рубашками.