Книга Два билета в никогда - Виктория Платова

– Как в зеркале?

Свободной рукой она расправляет салфетку и что-то пишет на нем помадой – такой же красной, как и ее губы. И, написав, подталкивает листок ко мне. Я вижу цифру 13, обведенную кружком. И рядом – еще одну, в таком же кружке:

31.

– Тебе тринадцать, детёныш, так?

– Угу.

– А мне – тридцать один. Зеркальное отражение. Здорово, да?

– Круто.

Так я узнаю о возрасте Изабо. До сих пор мне даже не приходило в голову, что у Изабо может быть какой-то там возраст. Вот у Ма он имеется, и у Папито, а Ба – такая старая, что наверняка еще помнит гигантских ящеров. Я прямо представляю себе эту картинку: Ба хватает за морду первого попавшегося тираннозавра Рекса и заглядывает ему в пасть:

– Фу ты. Материнская кодла. Ничего от Новиковых. Плохо.

Изабо не похожа ни на кого. И её тридцать один – такой же инопланетный, как и все остальное. Что он означает – загадка.

* * *

– Чем ты занимаешься?

– Ничем.

– Так не бывает.

– Еще как бывает, детёныш.

– И тебе не скучно?

– Теперь не скучно.

– Из-за меня?

– Мне нравится, как ты кричишь «эге-гей!». Это меня развлекает.

– А мне нравится Локо. Почему Локо зовут Локо?

– Потому что он – Локо. Он сам мне об этом сказал.

– Говорящий байк?

– Что-то вроде того.

– Так не бывает.

– Еще как бывает, детёныш. Кого угодно можно разговорить, если знаешь подход.

– Ма тоже так считает.

– Вот видишь. Твоя мать – умная женщина.

– Ага. Только разговорить у нее не всегда получается.

– А тебя? Если не хочешь – не отвечай.

– Я хочу. Э-э… Я знаю, чего она от меня ждет – вот и говорю это. Мы ладим.

– А с остальными как?

– И с остальными. Кроме дурака Старостина.

– Кто такой Старостин?

– Один урод. Мы враги.

– Настоящие?

– Мы дрались, и он мне нос разбил. Это настоящее?

– Я не знаю, кто такой урод Старостин… Но все может измениться в любой момент. Враги и друзья – это одни и те же люди.

– Это как?

– Как в кино, детёныш. И вот еще что: я ничего от тебя не жду.

– Это как?

– Я ничего от тебя не жду, и мне ты можешь говорить что угодно.

– Правду?

– Что угодно. Но и правда тоже сойдет.

Тринадцать – точно тридцать один. С другой стороны зеркала. Это мой самый счастливый год.

* * *

– Я знаю, кто такой Локо. Типа сумасшедший. По-испански.

– В инете нарыла?

– Ага.

– Ты всегда такая, детёныш?

– Какая еще?

– Хочу всё знать.

– Хочу всё знать о тебе. О вас с Локо. Мы ведь друзья, так?

– А что говорит инет? О нас с Локо?

– Ну… Четырехтактный двигатель. И эта… трансмиссия шестиступенчатая. Мотоцикл-круизер. Вот.

– Ты забыла про восемьдесят две лошадиных силы.

– Не забыла. Просто не успела сказать.

– Тухловато, детёныш. Твое «эге-гей!» впечатляет больше. Ну-у… Обиделась?

– Нет.

– Я просто хочу сказать, что так ты ничего не узнаешь о Локо.

– Узнаю. Если ты научишь меня водить. Ты ведь научишь?

– Я подумаю.

– Пожалуйста, Из!

– Как ты меня назвала?

– Из.

– Ну да. Это было легко предположить.

– Нет. Совсем нелегко. Пришлось помучаться.

– Разве?

– Из – означает «Из ветра». «Из колечек». «Из тысячи дорог».

– Из колечек?

– Мне нравится, как ты выпускаешь колечки, когда куришь. Ты ведь научишь меня?

– Я подумаю. Колись, детёныш, ты пишешь стихи! Угадала?

– Не-а.

– Всё равно. Мне нравится «Из ветра». Хотя я бы выразилась проще. «Из этого бутика мы сопрём сейчас платье от Каролины Эрреры». Или лучше сумку от Биркин?

– Я хочу стать писателем, Из.

– Упс.

– Я никому еще об этом не говорила. Тебе первой. Это тайна, понимаешь?

– Не волнуйся, детёныш. Тайна умрет вместе со мной. Если, конечно, ты не станешь писателем до того, как придется отклячиться. И… что ты будешь писать?

– Книжки.

– Их же никто не читает.

– А ты… Ты прочтешь мою книжку, когда я ее напишу?

– У меня есть выбор?

– Нет.

– Хорошо. Клянусь прочесть ее, даже если она будет скучная.

– Она не будет скучная.

– Ладно, я тебе верю. Автограф мне полагается?

– Конечно.

– Ты, наверное, уже придумала его, так?

– Ага.

– Ну, и?

– «Сэмпер Фай», Из.

– Что это означает?

– Всё. Больше я тебе ничего не скажу. Погугли в инете.

– Ни за что.

Это мой самый счастливый год.

Я заканчиваю его с кучей троек. И неудом по поведению за систематические прогулы, который исправляют на уд после нескольких кавалерийских наскоков Ма. Ей приходится таскаться в школу и унижаться перед директрисой и классной, но признать второе по счету профессиональное поражение в карьере она не готова. Ма часами висит на телефоне, перетирая происходящее с Калерией, для чего закрывается в ванной и пускает воду в конспиративных целях.

Папито тоже огорчен. Но не моими прогулами и трояками («переходный возраст, как и война, все спишет») – он переживает из-за Ма, ведь ее душевное равновесие нарушено. Папито переживал бы еще больше, если бы его не отвлекала работа.