Книга В дороге - Джек Керуак

– Слушай, я забираю у сестрицы свою одежду, и мы отправляемся автостопом в Нью-Йорк, – сказала Терри. – Поехали, дружище. Так и сделаем. «Раз ты не танцуешь буги, буду я тебя учить».

Эту песенку она напевала постоянно. Мы поспешили к дому ее сестры, который стоял среди серебристых мексиканских лачуг где-то на задворках Аламеда-авеню. Я остался ждать на темной улочке позади мексиканских кухонек, потому что сестре ни к чему было меня видеть. Мимо бегали собаки. Крошечные крысиные улочки освещались тусклыми фонарями. Слышно было, как в тихой теплой ночи Терри спорит с сестрой. Я был готов ко всему.

Терри вышла и отвела меня за руку на Сентрал-авеню – красочную главную улицу Лос-Анджелеса. Ну и безумное же это место – с забегаловками, едва способными вместить музыкальный автомат, а музыкальный автомат не играет ничего, кроме блюза, бопа и джампа. По замызганным ступеням мы поднялись в комнату, где жила подруга Терри, Маргарина, которая одолжила Терри юбку и пару туфель. Маргарина была привлекательной мулаткой, а муж ее был черен, как пиковая масть, и добродушен. Желая принять меня как подобает, он сбегал за пинтой виски. Я хотел внести часть денег, но он не взял. У них было двое детишек. Они резвились на кровати – своей площадке для игр. Обхватив меня ручонками, они принялись с удивлением разглядывать незнакомого дядю. Бурная рокочущая ночь Сентрал-авеню – ночь «Пробки на Сентрал-авеню» Хампа – все ревела и гудела снаружи. Пели в коридорах, пели в окнах – так и хотелось послать все к черту и пойти полюбоваться. Терри взяла свои вещи, и мы распрощались. Зайдя в одну из забегаловок, мы послушали музыкальный автомат. Парочка чернокожих что-то шептала мне на ухо про чаёк. Один доллар. Я сказал, годится, несите. Появился их поставщик. Он жестом позвал меня в подвальную уборную, где я тупо стоял, пока он твердил:

– Поднимай, старина, поднимай.

– Что поднимать? – спросил я.

Он уже взял мой доллар и теперь боялся показать пальцем на пол. Там лежало нечто напоминающее маленькую бурую какашку. Парень был до нелепости осторожен.

– Приходится остерегаться, дела на этой неделе стремные.

Я поднял какашку, которая оказалась свернутой из коричневой оберточной бумаги сигаретой, вернулся к Терри, и мы отправились в гостиницу кайфовать. Кайфа, однако, не вышло. Это был табак «Булл Дарем». Оставалось лишь пенять на себя за столь безрассудную трату денег.

Мы с Терри должны были раз и навсегда решить, что нам делать. И решили голосовать до Нью-Йорка с оставшимися у нас деньгами. Еще вечером она взяла у сестры пятерку, и теперь у нас было долларов тринадцать. Чтобы не платить еще за один день проживания в номере, мы собрали вещи и на какой-то красной машине добрались до Аркадии, Калифорния, где под укрытыми снегом горами расположен ипподром «Санта Анита». Настала ночь. Мы стремились в глубь Американского континента. Взявшись за руки, мы прошли несколько миль по дороге, чтобы выбраться из населенной местности. Когда мы стояли под фонарным столбом и голосовали, мимо нас вдруг промчались полные подростков машины с развевающимися вымпелами. «Ура! Ура! Мы победили!» – орали они. Потом они начали громкими криками приветствовать нас, шумно ликуя по поводу того, что увидели на дороге парня с девушкой. Проехало несколько дюжин таких заполненных молодыми людьми машин, откуда раздавались, как говорится, «гортанные юные голоса». Я возненавидел каждого из этих юнцов. Что они о себе мнили, крича на каждого встречного только потому, что были молокососами из средней школы, а их родители по субботам нарезали за столом ростбиф? Что они о себе мнили, смеясь над девушкой, доведенной до нищеты, и над парнем, который хочет любить и быть любимым? Мы же в их дела не лезли. И ни одна треклятая машина не остановилась. Пришлось пешком вернуться в город. Больше всего на свете нам хотелось кофе, и, на беду, мы зашли в единственное открытое заведение, которое оказалось буфетом для школьников, а там были все те же ребята, и они нас помнили. Теперь они увидели, что Терри – мексиканка, нищая дикарка из мексиканского квартала, а парень ее – и того хуже.

Терри почуяла опасность и выбежала оттуда, и в темноте мы принялись бродить вдоль кювета. Я тащил сумки. Мы дышали туманом, насыщавшим холодный ночной воздух. Наконец я решил вместе с Терри укрыться от мира еще на одну ночь, а утром – пропади все пропадом. Мы отправились в мотель, и доллара за четыре сняли уютный маленький номер: душ, полотенца, радио на стене и все такое прочее. Мы крепко прижались друг к другу. Приняв душ, мы долго, серьезно говорили о многих важных вещах – сперва при свете, потом в темноте. Что-то я ей доказывал, в чем-то убеждал, а она соглашалась, и во тьме, задыхаясь, счастливые, как ягнята, мы заключили договор.

Наутро мы смело взялись за осуществление нашего нового плана. Мы решили поехать на автобусе в Бейкерсфилд и поработать на сборе винограда, а потом, через несколько недель, направиться в Нью-Йорк нормальным путем – на автобусе. В Бейкерсфилд мы с Терри ехали просто замечательно: откинулись на сиденье, расслабились, болтали, разглядывали проносившуюся мимо сельскую местность, и ничто на свете нас не тревожило. Приехали мы под вечер. Согласно плану, мы должны были пройтись по всем оптовым торговцам фруктами в городе. Терри сказала, что мы сможем жить в палатке, прямо на рабочем месте. Идея жить в палатке, а прохладным калифорнийским утром собирать виноград пришлась мне по душе. Вот только работу нам никто не предложил, все лишь запутывали нас бесчисленными добрыми советами, а самой работой и не пахло. Однако настроение наше поднялось после обеда в китайском ресторанчике, откуда мы вышли, основательно подкрепившись. Перейдя железную дорогу, мы попали в мексиканский квартал. Терри принялась щебетать со своими собратьями, пытаясь выяснить, где можно найти работу. Наступил вечер, и засиявшая огнями мексиканская улочка стала похожа на один громадный фонарь: шатры с кинозалами, фруктовые киоски, пассажи с грошовыми лавчонками, сотни стоящих рядами полуразвалившихся грузовиков и заляпанных грязью легковушек. Целые семейства мексиканских сборщиков фруктов бродили, жуя кукурузные хлопья. Терри с каждым вступала в разговор. Меня начало охватывать отчаяние. Что мне было необходимо – да и Терри бы не помешало – так это выпивка, поэтому мы купили за тридцать пять центов кварту калифорнийского портвейна и отправились пить на сортировочную станцию. Там мы отыскали место, где бродяги сдвинули к костру упаковочные корзины. Усевшись на них, мы принялись за вино. Слева от нас стояли товарные вагоны, унылые и черновато-красные в лунном свете; прямо перед нами были огни и аэродромные вышки Бейкерсфилда; справа – громадный сборный алюминиевый пакгауз. Да, это была прекрасная ночь, теплая ночь, хмельная и лунная – ночь, когда надо сжимать в объятиях свою девушку, болтать, и поплевывать, и быть на седьмом небе от счастья. Чем мы и занимались. Терри оказалась просто маленькой пьянчужкой, она и меня заткнула за пояс и до полуночи беспрерывно болтала. Мы словно приросли к нашим корзинам. Изредка мимо шли бродяги, мексиканки с детьми, подъехала патрульная машина, и коп вышел отлить, но в общем-то мы были одни, все теснее и теснее сливались наши души, и вот уже стало ясно, как тяжело будет сказать друг другу «прощай». В полночь мы поднялись и потащились к шоссе.