Книга Офирский скворец - Борис Евсеев

– Голоса земли, сказывают.

– Ну, пускай голоса земли. Што меняется? Все одно гадко, пусто там. А поверх расселины порядки новые, приманчивые. Правда, голова от них колесом, виски шкворнем пробило и язык свербит! Но ведь приманили…

– Кого приманят – того непременно убьют, – плюнул со зла себе под ноги Игнатий.

– Ты не серчай на нас, Игнатий. Туго тебе одному тут придется. Народ, гляди ты, какой шкуродерский! Ирод на ироде сидит, иродом погоняет. Но я про другое. Говорили знающие люди: есть еще одно царство! Сокрытое! Меж Российской империей, расселиной и теперешним призрачным царством. Там скупердяйской медленности нет. Там дела радостные! Помыслы высокие и тела тонкие! Только где оно, это сокрытое царство?

– И ты туда ж! И тебя баснями про Офир сманил кто-то! Не Фрол ли?

– Фрол не Фрол, а прокатился камешком по расселине слух такой. А мы что ж? Любопытны мы ко всему сокрытому. Но про здешнее московское призрачное царство мне, Игнатий, еще любопытней!

– А вот тут скажу тебе, Савва: не призрачное оно. Отраженное! Люди сведующие сказывали: перед войной либо перед большими несчастьями то, что после нас будет, имеет способ в воде либо в воздухе отражаться! Царство это в водах Невы, а затем в Москве-реке и отразилось. Ваньку Тревогу вместе со скворцом к себе и притянуло.

– То-то и оно. Приманчиво годок-другой в отраженном царстве пожить. В далекие воды глянуть. Может, и назад не захочется…

– А чего тут интересного? – долго молчавший Акимка вдруг заговорил без остановки. – Слова по-русски не скажут, угостить как надо не угостят, Бога смиренно не помянут. Один дикий спех да телеги железные. И народ показушничает без меры. Взять хоть Иону Толстодуха, коему ты, Савва, кончик носа отсек. Неужто при матушке-государыне дали б ему таким большим делом начальствовать? Да ни в жизнь!

Акимка перевел дух, скинул камуфляжную плащ-палатку, остался в кафтане, в тесных портах и сразу продолжил:

– А отец диакон, коего здесь, в Коломенском, вчера встретили? Не про Господа Бога, про зад свой широкий он помышляет!

– Так ведь тот диакон – расстрига. Потому про зад и помышляет.

– Молчи, Савва, хоть и расстрига, а не можно так! – Акимка замахал на Савву руками.

– У Бога всего много, должен быть и такой диакон, – заметил Игнатий и округлил губы, словно готовясь, как в балагане, выпустить изо рта огонь.

– Мож оно и так, а мож и нет. – Савва набычился. – Ты, Игнатий, уговаривай нас, да знай же меру. Нам, когда вернемся, кару принять придется. Скворца-то священного Шешковский не простит. А до государыни не достучаться. Вот ты нас поперед себя в Питер и посылаешь.

– Государыня добра, может, и нас, и Ваньку Тревогу простила б… Словом, ты, Савва, как знаешь. Хочешь здесь, с Игнатием, за скворцом бегай. А я всю расселину пройду, господину обер-секретарю в ноги бухнусь!

– Не решил я покуда. Выдам тебе тайное: лучше здесь пытанным быть, чем там в раболепии коснеть, лучше благодеяния и вольности имперские самим измысливать, чем у Шешковского их вымаливать!

– Вольнодумец ты, Савва!

– Молкните вы оба. – Рыжебровый Игнатий пошевелил плечом, вслед за Акимкой скинул армейский камуфляж.

В голевской треснувшей по швам замшевой курточке, в полосатых штанах, с рыжими бровями и черной, театральными ножницами неровно остриженной бородкой, стал он внезапно походить на лекаря Бомелия, каким того выставляли на картинке перед входом в балаган. Только, в отличие от Бомелия, был литвин огромен, был свиреп…

Игнатий ступил вперед, хрустнул костьми. Савва и Аким попятились.

– Все, умолкаем. А только, – костистый Савва краем губ улыбнулся, – гляди ты, как одежонка чучельника к тебе приросла. Как бы в нашу расселину, в наше царство низших тебе, Игнатий, вход не закрыли!

– Умные люди царство низших расселиной времен зовут. Ну, словно бы все царства-государства дальше проехали, а те, что в расселину упали, подлинную старину хранят. Ну хватит. Заболтался я. Снова туман зеленцой берется. Оба бегом к расселине! Да глядите мне: никаких слухов про нынешнюю Москву там не распускать! Особливо ты, Савва, остерегайся.

Игнатий резко выдохнул, повязал вокруг головы цветастую бандану, накинул поверх чучельниковой одежонки камуфляжную куртку, быстро взбежал по лесенке, зашагал в сторону подземки.

Пробравшись меж двух неолитических камней, Савва и Акимка вошли в пласт чуть колыхавшегося бледно-лиственного тумана.

Игнатий оглянулся: волосы стражников тоже слегка позеленели, мягко волнуясь, как под водой, поднялись кверху, кафтаны взялись лазурью. Шаг, другой – оба исчезли в расселине, обозначившей себя на миг, подобно зигзагу лиловой молнии. Игнатий двинулся дальше…

– Стой, падалище! Назад!

Минуты через три послышались скрежет, шум борьбы, и угрюмо лыбящийся Савва, чуть пошатываясь, снова вступил в овраг. На миг выставилась из расселины голова Акимки.

Он крикнул: «За все на правилке ответишь!», кинул в Савву камнем, попал, Савва споткнулся, но все ж таки, скрежетнув зубами и держась за бок, побежал от расселины прочь.

Зеленца накрыла Акимку с головой, а Савва кинулся совсем не в ту сторону, в которую двинул Игнатий: по дну оврага вдоль ручья, лишь недавно проломившего ледяную корку, заспешил он в сторону Москвы-реки!

Игнатий борьбы и криков не слыхал, бегства Саввы тоже видеть не мог: слишком далеко от неолитических камней был уже. Приостановившись, он вынул мобилку, с омерзением провел пальцем по черному экрану.

Высветилось личико Кириллы. Рядом с ней мелькнул какой-то мужик.

– Ты что ж это, лахудра, обманным делом занимаешься? С полюбовником спозналась, думаешь, он защитит? Зачем не пришли? Скворец с вами или как?

– С нами… Разминулись мы, – еле вымолвила Кирилла.

– Ждите дома. Скоро буду. Ослушаетесь – обоих кончу!

Кирилла в страхе отключилась.

Жирно плюя, в гневе срывая и никак не изловчась содрать туго повязанную красно-зеленую бандану, громадный Игнатий в несколько прыжков скакнул на проспект Андропова, выбросил руку вперед.

Старый, с прогнившими боками «мерин» тормознул, сдал чуть назад…

У лахудры ждала Игнатия неожиданность: седая, но еще молодящаяся соседка подошла на лестнице, ужатым шепотом спросила:

– Кирюльницу ищете?

– А хотя б ее.

– Так она со своим хахалем на Курский только что ускакала. На Украину они собрались. И птицу краденую с собой забрали. Быстрей! Еще успеете! Да прижмите их там хорошенько! Поезд номер…

Игнатий стремглав кинулся вниз.

По границе разума

За час до перепугавшего насмерть звонка и за двадцать минут до последнего посещения Игнатия, не добравшись до Голосова оврага и решив не ждать, пока стражники перережут горло, Кирилла, крепко ухватив Человеева за руку, снова вернулась на Каширку. На выходе из метро Володя оглянулся: недавно отстроенный дворец Алексея Михайловича темнел зеленью крыш, манил островерхими башенками. «Чудо, а не дворец! Хорошо, что отстроили. Одно дело воображать восьмое чудо света, другое – увидеть!»